Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джейн постояла еще две минуты, пока чистюля не победила, и пошла на компромисс. Она отмоет нижнее белье бесплатным шампунем.
Она постирала трусики, лифчик и колготки, потом быстро простирнула белую рубашку Джона и слила воду из раковины.
— Ты там все? — послышался голос Джона, когда она заполняла раковину во второй раз, наливая остатки шампуня и размешивая его, чтобы появилась пена.
— Можешь войти. Дверь не заперта, — она выключила воду и сдернула его черные трусы с перекладины.
— Ну-ка дай сюда, — Джон выхватил трусы у нее из рук. — На хрена ты это делаешь?
Она тяжко вздохнула.
— Джон, да ты не стесняйся. Я годами стирала, сушила и складывала белье отца. Подумаешь, кусок хлопка и эластика.
— Да, — он скомкал трусы и огляделся, не зная, куда их положить. — Но это мои хлопок и эластик.
Джон посмотрел на душевую перекладину, на свою белую рубашку, которую Джейн повесила сушиться, подложив полотенце, чтобы не капало, стащил рубашку, затем схватился за брюки. Потом забрал и носки, один за другим.
— Мое, — произнес он медленно и отчетливо. — Твое, — добавил он, показывая на лифчик с трусиками. — Стой здесь.
Она покачала головой, стараясь не улыбаться, и подождала, когда он вернется в ванную. Джон принес один из пластиковых мешков, в котором уже лежало его белье.
— Вот, положи свои вещи сюда, и мы позвоним, чтобы кто-нибудь это забрал. Знаешь, почему, Джейн? Потому что это мешок для грязного белья, туда мы его и кладем.
— Но они сдерут втридорога за…
— Я плачу! — перебил Джон, сдергивая ее платье с перекладины и запихивая в мешок, затем потянулся за лифчиком, но быстро опустил руку. — Давай, клади сюда, — он бросил ей мешок для белья и вышел.
Джейн опять осталась одна, кусая губы, чтобы не смеяться. Большой и Ужасный Джон? Легко Краснеющий Джон, скорее так.
Он такой замечательный.
И деликатный. Он знал, что ей понравились поцелуи, но не торопил, не пытался затащить ее в постель тем же вечером.
Он не спешил, как джентльмен, и это, пожалуй, самое замечательное…
Джейн нахмурилась. Может, с ней что-то не так? Она не возбуждает, не заводит его? Он поцеловал ее два раза, остался холоден и решил просто остановиться на этом?
Он мог бы заказать в номер клубнику со сливками, например, и бутылку вина. Но нет, он взял пиццу.
Не слишком романтично.
Джейн вынула затычку из раковины, выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные ломтики на месте, их слегка освежило яркое летнее солнце. На носу и щеках несколько веснушек, но это ее не портит. Глаза сияют, на щеках естественный румянец. На ней юбка от розового костюма, и она надела белый топик вместо черного, потому что еще утро. Ничего белого до Дня поминовения или после Дня труда, и ничего черного до полудня, если не идешь на похороны. Это бабушкины правила.
Она выглядела молодой и свежей. Тщательно ухоженной. Ей идет розовый, как сказал Ангел. Она выглядела… она выглядела… О боже, она выглядела невинной!
Как раз той, кем была — хорошей славной девочкой.
А Джон — джентльмен. В этом проблема. Он джентльмен.
И сегодня понедельник. И они уедут отсюда в субботу, проспав все ночи в одной комнате.
Если этот человек не святой, а он им ни в коем случае не является, значит, она его не привлекает… Или он джентльмен.
Надо позвонить Молли. Молли знает, как читать «знаки». Она объяснит, значат ли что-нибудь вчерашние поцелуи Джона. Но Молли сидит в «Беззаботном детстве» и, скорее всего, занята по горло, в понедельник всегда утреннее сумасшествие.
Она позвонит потом.
— Я повторяю, хотя уже спрашивал… ты все?
— Ой, извини, Джон. — Джейн быстро запихнула одежду в мешок и вышла из ванной. — Можешь заходить.
— Я не хочу заходить, — Джон вздохнул. — Я просто не хотел кричать через дверь. Сядь, Джейн. Пора составить стратегический план.
Она взглянула на часы, сказала, что ей нужно поспешить, потому что уже четверть, девятого, и начала убирать посуду после завтрака, перекладывая металлические крышки, которые они положили на постель, сворачивая тканевые салфетки…
— Перестань! — Джон выхватил у нее салфетку так же, как вырвал трусы. — Я потом все сделаю, обещаю.
Джейн сцепила руки, чтобы удержаться от соблазна и не переставить стакан из-под апельсинового сока на переносной столик, принесенный горничной.
— Прости. Я начинаю аккуратничать, когда нервничаю.
— Я заметил. Почему ты нервничаешь?
Она отвела взгляд, посмотрела на свои новые туфли цвета слоновой кости, те, что с ремешком на подъеме ноги. Она любит эти туфли. Будет думать о туфлях.
— Джейн, ты из-за вчерашнего вечера? Из-за пляжа?
Она глубоко вздохнула и подняла на него глаза. Он такой высокий, такой большой, она чувствовала себя такой защищенной, когда он обнимал ее своими ручищами. Он — как новый континент, который она мечтала исследовать, дюйм за дюймом.
Джейн кивнула.
— Я так и думал, — его голос прозвучал невероятно грустно. — Я не должен был этого делать. Мы так хорошо проводили время, а я все испортил.
— Испортил?
Как это — испортил?
Он провел рукой по волосам — интересно, он расстроен или нервничает? Предположим, нервничает. Это хорошо. По крайней мере, тогда они на равных.
— Зря я полез к тебе. Ты здесь потому, что твоя кузина на испытательном сроке, и живешь в этой комнате, потому что я накололся со своим чудачеством и «кроликом». Ты хочешь приключения. Ты действительно хороша. Чертовски привлекательна, и я чертовски увлечен. Но…
— Но ты не хочешь, чтобы тебя использовали? — перебила Джейн, чувствуя, как ее щеки начинают гореть. — Это так? Ты думаешь, я тебя использую, чтобы у меня получилось приключение?
Он почесал за левым ухом.
— Это не похоже на правду, да?
— Нет, Джон, это совершенно точно не похоже на правду. Хочешь попробовать еще раз?
— Может, потом, когда выясню, что тут творится, потому что, ясен пень, тут что-то творится, — он глуповато улыбнулся.
Ха! Ей не надо звонить Молли. Она сама не дура. Он хочет ее! Ну, Большой и Ужасный Джон, сегодня ночью пора к мамочке, и если гора не пойдет к ней, она пойдет к горе.
Потом она ощутила, что краснеет еще сильнее. К мамочке? Может, она перегрелась на солнце или наглоталась морской воды? Потому что на самом деле решила соблазнить этого мужчину.
— Я знаю, трудно сделать то, о чем я хочу сейчас сказать. Но, может, попробуешь еще раз подлизаться к Диллону Холмсу?