— Могло быть хуже, да?

Она утерла нос рукавом:

— Наверно.

Контора располагалась в фермерском доме. Высокий загорелый человек за столом был похож на футболиста, переквалифицировавшегося в актеры. Он как будто умышленно не смотрел на них.

— Вам с видом на океан?

— Само собой, — ответил Хикс.

Хикс протянул пять долларов и получил ключ. Они зарегистрировались как чета Пауэрс из Оджаи и сами отнесли свои вещи. Пока Хикс парковал джип, Мардж отперла бунгало. Когда Хикс вошел в домик, она лежала на кровати, свернувшись калачиком и закутавшись в покрывало.

В грязное и широкое, во всю стену, окно не только открывался вид на океан, но и сильно сквозило. Снаружи было очень красиво. Подгоняемые ветром волны прибоя, сверкающие на солнце брызги над бурунами.

— Холодно! — пожаловалась Мардж.

Он нашел возле двери в ванную комнату выключатель обогревателя и включил его на полную мощность.

— О господи, — сказала она, — проклятый ветер!

Он сел рядом с ней на кровать и потер ей плечи, но это не помогло, она как задеревенела. Ему было не понять, как ей плохо. Одно время он пристрастился к опиуму, но расстался с этой привычкой без особых последствий. А вот как действует дилаудид, он себе не представлял.

— Послушай, как воет, — сказала она. — Просто жестоко.

Когда он отнял руки, она села на простынях, продолжая кутаться в покрывало. Ему приятно было видеть выражение боли в ее глазах. Если бы он мог облегчить ее страдания, подумал он, чтобы она стала, как прежде, нервной и живой, ему тоже было бы приятно. Он как будто долгие годы ждал того, чтобы она оказалась в его власти. Эта мысль заставила его вздрогнуть.

— Для наркоманки у тебя слишком живое воображение.

Она отвернулась от него.

Он достал из вещмешка бутылку бурбона «Уайлд тёрки», купленную на деньги Конверса, и пузырек с успокоительным. Сделал два больших глотка, а Мардж скормил очередную таблетку.

— Хочешь виски, запить?

— Нет.

— Мне это помогало. Хотя меня, наверно, так не колбасило.

Она смотрела в стену, и он подумал, что она плачет.

— Все бы ничего, — пробормотала она, — вот только мерещится всякая жуть.

— Это просто нервы. Скоро полегчает.

— Если есть какое-то слово, которое я всю жизнь ненавижу, — сказала Мардж, — так это «нервы». Знаешь, какие ужасы я вижу?

— Думаю, что знаю.

— В самом деле?

— Да. Сам с этим сталкивался.

В конце концов, подумал он, придется ради нее распечатать пакет. Он дождался, пока она задремлет, тихонько приотворил дверь и выскользнул из бунгало.

Едва он оказался на солнце, неодолимое желание охватило его — уехать, немедленно, не теряя ни секунды.

Джип стоял в десяти шагах. Ключи — в его ветровке.

Уезжай!

Он обошел джип вокруг, разглядывая следы. Новых не было.

В дорогу, Джек! И никогда сюда не возвращайся[63].

Мечты.

В конце концов, не так уж много нужно человеку — настоящему мужчине, самураю. Но кое-что все-таки нужно. Если серьезный мужчина остается привержен какой-то иллюзии, то только самой возвышенной, и не изменяет ей. Это может быть иллюзорная надежда на то, что некая женщина вверит ему свою судьбу. Что их жизнь и чувства будут едины.

Если я сейчас откажусь от этой надежды, думал он, то превращусь в старика — мне останутся только призраки, угрызения совести да сладкие воспоминания. К черту, сказал он себе, слушайся зова сердца. Вот она, та единственная волна. Которая понесет тебя, пока не разобьется в мелкие брызги.

Он смотрел на поток машин, направлявшихся к югу.

Все равно уезжай!

Он улыбнулся. Ах, дзен. Дзен хорош для стариков.

Между бунгало шел заборчик из штакетника, отделявший патио от берега. От ворот к песчаному пляжу тянулись мостки. Хикс пошел к прибою, опустив голову, чтобы ветер не запорошил песком глаза. Постоял на рыхлом песке, глядя, как подкатывают волны, вспугивая куликов. Очень скоро ему стало холодно.

Чтобы согреться, он повернулся к океану и начал делать упражнения, как какой-нибудь шаолиньский монах. Он чувствовал, что выпады и удары, которые он наносил океанскому ветру, слабы и неуверенны. Тело было вялым, и чем холоднее ему становилось и чем сильнее он уставал, тем больше слабела и его решимость.

Шансов нет. Ни единого.

Она — коматозница, гиря на ногах, ловушка для дурака.

Это глупо. Безнадежно.

Он с криком ударил ветер ногой в зубы.

Слева, подумал он, долбаный Лос-Анджелес. Справа — ветер. Упражнение называется «оседлай волну и несись, пока не разобьешься».

Возвращаясь обратно по пешеходной дорожке, он увидел над мысом Мьюгу несколько планёров на буксире и остановился, наблюдая за ними. Он не просто согрелся, а даже взмок: так или иначе, но тай-чи взбодрило его.

Выбор был сделан, и нечего больше рассуждать. Роши были правы: сознание — это обезьяна.

Мардж проснулась, едва он притворил дверь. Она забилась в щель между краем матраса и стеной.

— Все хорошо, — сказал Хикс. — Давай-ка удолбаемся.

Она села на кровати, прикрывая глаза от света.

— Это шутка?

Он достал из сумки пакет, завернутый в целлофан, и положил на стул.

— Нет, не шутка.

Он расстелил чистый лист писчей бумаги на телефонном справочнике и открыткой с морским пейзажем набрал чуть-чуть белого из пакета. Она смотрела, как он наклоняет открытку и легонько постукивает по ней пальцем. На лист бумаги высыпалось немного порошка. Белого на белом.

— Надо причиндалами обзавестись, если собираешься стать настоящим торчком. Может, Эдди Пис подгонит.

Из кусочка плотной бумаги он сделал трубочку, взял Мардж за влажную трясущуюся руку и подвел к столу.

Разделив трубочкой порошок на две части, он ссыпал одну часть на глянцево-голубое небо открытки.

— Я мало знаю о дилаудиде, так что не в курсе, какой у тебя порог. Вдохни, как вдыхают кокаин, и посмотрим, полегчает тебе или как.

Он убрал сумку со стула. Мардж села и уставилась на открытку.

— Страшно, — сказала она.

— Хватит болтать.

Она нагнулась над порошком, как ребенок, и втянула его одной ноздрей. Тут же выпрямилась, так резко, что он испугался, как бы она не вырубилась. Она потрясла головой и шмыгнула носом.