* * *

Думать о Сандре Джек больше не мог, чувствовал себя сволочью — подвёл её, пообещал и не выполнил. Скверно. Генетик сказал, что она не должна нервничать, а как тут не психовать, если он снова пропал?! Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Финансовый директор продолжал корить судьбу, власти, рабочих, а Джек его не слушал. Нытьё — не его наркотик. Он встал и подошёл к окну, толкнул форточку. Ни ветерка. За зарешеченным стеклом палило солнце, и небо казалось белым от зноя. Проклятые тропики! По спине сбегали струйки горячего пота. Раздражало. На территории перед забором никого не было, будто вымерли все. Хотя Джек слышал, как кретины из профсоюза, обозвавшие себя Камарадос, переговаривались за дверьми.

Как объяснить ослу, что он тупой?! Никак. Морковку на веревочке подвесить перед глазами, может, пойдёт, упрямец… Обмануть и наобещать с три короба легко, а потом что делать — бежать, как последнему трусу?

Джек поморщился: он никогда не сбегал от проблем, и теперь не сбежит. И пусть ему чихать на этих идиотов-забастовщиков, собственные инвестиции пустить коту под хвост он был не готов.

Рупперт говорил, что следует приостановить производство в нынешней нестабильной ситуации, как в Бразилии, но Джек отказался, потому что президент Венесуэлы в последних новостях обещал запустить армию и национализировать предприятия, которые перестали работать.

Если учесть, что некоторые производители тут шантажируют власть, как хотят, это имело смысл. К примеру, недавно повысили акциз на импортируемую муку, а заводы-монополисты прекратили выпускать макароны. И сидит страна месяц без любимой пасты.

Но это сегодня, — говорил себе Джек. — Сейчас Венесуэлу трясёт, завтра трясёт, послезавтра революция, а после-послезавтра глядишь, и он, Джек Рэндалл, со своим заводом «Оле-Ола Венезолано Бэбидаз» самого Пендозу, местного олигарха, турнёт с первого места на рынке безалкогольных напитков.

Джек потёр кулаки, словно собирался драться.

Может, кстати, это его люди мутят — подкупили того же Мигела Брандау? Вполне… Пока в столице прокатываются всенародные волнения, почему бы под шумок не уничтожить конкурентов? Причём руками собственных рабочих.

Джек громко и завиристо выругался. Финдиректор даже ныть перестал, ошеломленный. А Джек вбил кулак в стену и стиснул зубы.

Хрена им! Слить всё заработанное и курить бамбук в трусах на пляже — теперь не вариант. Нет, надо выстоять! Он отцом будет! А значит, должен что-то передать сыну! И чёрт его возьми, пусть это будет империя, а не долги и хибара с потрескавшейся краской на стенах, как ему оставил отец.

Джек прищурился и взглянул на солнце. Острое чувство одиночества и несправедливости резануло по сердцу. Здесь он один. И ощущение, что его подставили, надули стало ещё сильнее. Но оно накрыло его не в первый раз. В Нью-Йорке, в штаб-квартире тоже внезапно стало всё напряжённо.

То, что из отдела поставок пришло письмо о повышении цен на концентрат, означало одно — Рупперту плевать на его, Джека, мнение. Это злило. Как и попытки вмешиваться в его личную жизнь. Как и последнее указание прекратить аудит по внутренним сделкам. Этот разговор случился прямо перед Благотворительным Гала-ужином. Джек сказал, что доведёт проверку до конца, раз был запрос из Совета директоров, но Кроннен-Стоу взбесился, наорал и велел не грызть попусту бетон.

Задело. Джека всегда задевало, когда кто-то пытался ставить его на место. Хотелось ответить: а вы знаете, где оно, моё место? Может быть, вы занимаете моё? Но и в этот раз Джек сдержался. Всё-таки наставник. Хотя всегда наступает время, когда наставнику уже нечему научить, но он ещё этого не понял.

Джек потёр подбородок, внезапно допустив мысль: а вдруг, наоборот, понял?…

И опять мысли заняла Сандра. Она ведь говорила, что Кроннен-Стоу ей не понравился. Почувствовала?

Джек вздохнул. Как же не хватало её рядом! Она даже не представляет, насколько облегчила его задачу в России! Из пушистой головки, которой бы только о платьях размышлять, вылетали здравые, рационализаторские мысли на раз-два. Бац, и пожалуйте инновацию! Что бы она сказала теперь? Может, тоже ткнула бы пальчиком запросто на то, что лежит у него перед носом, а потом крутанулась, как балерина, на одной ножке… Ведь наверняка есть что-то, а он не замечает! Всегда есть! Что?!

Будто заставляя себя проснуться, Джек провёл рукой по лицу, обернулся, окинул взглядом переговорную. Стены, стулья, овальный стол, папки на серых стеллажах. Обычные красные папки, запылённые, с кольцами внутри: «Продажи 2008, 2009, 2010»… и так далее; «План развития предприятия», «Производственные цеха», «Запуски новинок», «Маркетинговые отчёты», «Дистрибьютеры». В голове мелькнула мысль. А что если?!

Джек живо подскочил к стеллажу и вытянул папку с новинками. Швырнул её на стол. Дон Эрнесто подпрыгнул от неожиданности, запнувшись на полуслове в рассуждениях о том, что жизнь — боль.

— Вы что, мистер Рэндалл?!

— Всё равно не хрен делать, — сказал Джек. — Будем думать.

— О чём?

— О возможности сохранить рентабельность без концентрата.

— Это как?! Это же невозможно, мы же… компания ведь…

— Да фак на компанию и на «невозможно»! В прошлом году мы запустили линию соков, так? Ананасов, манго и прочей хрени в стране хоть лопатой греби. Единственное, чего много. Само растёт. Ещё есть вода, хорошие очистные фильтры. С нормальной, чистой водой в Каракасе тоже шмурдяк сплошной. Надо просчитать, что требуется, чтобы увеличить производство локальной продукции.

Дон Эрнесто сглотнул.

— Но Оле-Ола…

— Будет вам и Оле-Ола, и праздник, и конфеты на палочках! Потом! А сейчас жить хотите? Считайте! — рявкнул Джек. — Вместе считать будем!

— Но нужны свежие данные по поставщикам…

С напором быка, готового протаранить ограду на арене, Джек бросился на двери и заколотил по ним кулаками.

— Хэй вы, Камарадос! Мигела Брандау сюда! И снабженцев! — Чувствуя зарождающуюся уверенность и надежду, что он ещё обнимет свою балерину, и она снова с блестящими глазами скажет, что он великолепен, Джек припечатал ладонью по дверному полотну и добавил громогласно по-русски: — Чтоб я сдох!

Боинг мерно гудел. Жгуче-смуглый сосед справа, выползающий телесами за пределы кресла, как студень из формы, похрапывал, а мне было не до сна. Вчера Том Лебовски с расширенными глазами отговаривал и называл это безумием. Герой… Перед вылетом только ленивый не сказал мне про похищения, ограбления и «самый опасный город в мире». Даже тётенька в аэропорту, удивившись, что я лечу одна.

Блин, да мой родной город — Ростов-папа! У нас у самих в девяностых можно было влипнуть очень даже круто, правда я тогда ещё только родилась. Да что там в девяностых, если меньше года назад в бутик «Пятая Авеню», где я работала, несколько раз заявлялись бритые, крепкие парни, у которых при примерке пиджака под мышкой обнаруживалась кобура. У одного даже две. Он, кстати, мне усиленно подмигивал, а потом пригласил на кофе…