У перил рядом с Харальдом возвышается в богатой жреческой робе оттенков крови сама Клыкопатра.

Арх всемогущий! Я пропал…

Коня на скаку остановит – сказано слабо. Такая БТР на полном ходу перевернет. Габаритами бабища как минимум не уступает Гюнтеру, ее арбузами можно вышибать двери, черные, как нефть, волосы заплетены в тяжелые толстые косы до пояса, а челюсти… такими можно дуло танку перегрызть, вытянуты как морда динозавра, не раскурочить и атомной бомбой. Раскрываются на шесть «лепестков», напоминая щупальца спрута.

– Как она эту тяжесть таскает?! – вырвалось у меня.

Ко мне подскочил Борис, тоже уставился вверх.

– У нее под одеждой, между лопатками, какой-то движок, работает на убойном топливе, соединен с нервами и мышцами. Без движка человечьи мышцы такую пасть ни удержать, ни даже приоткрыть не смогут.

Культист вернул Бориса на место, а я уставился на жрицу, та вышла на середину балкона к перилам, развела ручищи, что-то пророкотала, толпа взревела от ликования, рычат и воют как оборотни, приветствующие луну. В ее челюстях какой-то усилитель звука, превращает голос в монстроватое эхо, от него стены трясутся, по коже мурашки.

Клыкопатра вещает на яростном искаженном инглише. Переводчик из меня фиговый, но общий смысл проповедей любого вождя секты уловить несложно. Мелькают ассоциации с одним дяденькой с челкой и усиками.

В конце раскаленно-железной речи она зарычала в потолок как дракон, сразивший на охоте жертву, и зарычали все. Харальд, галантно держа ее за руку, усаживает на трон.

Казалось бы, после такого массового психоза зачем еще гладиаторские бои? Все и так уже словили экстаз.

Но на арену меня вытолкнули.

И это оказалось натуральной подставой. Противник, худой и заросший, как Робинзон, запуганным видом и огромными от страха глазами сообщает, что не умеет ни драться, ни убивать, да и не хочет вовсе, а хочет исчезнуть куда-нибудь из этого кошмара, забиться в щель.

Как я его понимаю.

То есть, противник, конечно, халявный, подстава в мою пользу, видимо, и впрямь успел себя ознаменитить, сливать меня в первом же бою явно не хотят. Я еще раз глянул на Клыкопатру.

Но ирония в том, что убить не смогу. Борис заверял, враги будут агрессивные, нападут первыми, таких я мог убивать без угрызений совести, как делал не раз в Руинах.

Но этого – нет.

Ладони устало садятся на пояс, обозреваю трибуны ненавистным взглядом. Вот что хотите делайте, твари, а его убивать не буду! Людоеды, рычавшие благосклонно, теперь все громче изрыгают недовольство, слышу ругательства, жаждущие крови вскакивают с мест, машут руками, на эти звериные морды смотреть страшно, но, стиснув зубы, смотрю.

Я повернулся к врагу спиной, надеясь, что нападет, но дождался лишь того, что из трибун на арену выпрыгнул культист, пошел на нас. Я узнал, это конвоир, брат того уродца, которому я вчера засветил в челюсть, угрожал расправой.

Он навис, как ястреб, над моим затравленным противником, тот на корточках скрючился, ручонки обняли туловище, дрожит, ноет, культист пнул в плечо, бедняга откатился, вжался в борт арены, скелет над ним угрожающе перехватил алебарду.

Культист зыркнул на меня.

– Как смеешь огорчать великую жрицу, падаль?! Раздави эту блоху, порадуй взор жрицы отблесками свежей крови!

Ишь, как завернул, поэт. Вот что культ личности творит с психикой.

Он подбежал ко мне, встал сбоку, когти перчаток дергаются, один удар такими превратит мою руку в тряпку. Культист тыкнул челюстями в раба, тот ползет прочь от скелета к центру арены.

– Убей его, иначе порву тебе глотку!

Я стиснул кулаки, губы в узел, взгляд заострился.

– Дерись!!! – рявкнул культист.

Что ж, это мысль.

Я сделал подсечку, и культист опрокинулся на спину, а когда вскочил, ошеломленный, я уже танцую вокруг него упругий бойцовский танец. Толпа явно не ждала, ей, судя по реву, нравится.

Культист вылупился налитыми кровью глазами, из серебряных челюстей бьют брызги, щеки вздуваются. Зарычал во всю ширь, из-под плаща вылезла…

Черт, вообще-то я рассчитывал увидеть кинжал.

Но это сабля. С характерными зазубринами в стиле культа, как на кинжалах, но все же сабля. Совсем не гуд.

Культист кинулся на меня, и стартовали напряженные, изнурительные «кошки-мышки». Я ловко ухожу от атак, да и враг ослеплен яростью, ни тактики, ни намека на бдительность, но против лома, как говорится… Сабля приблизиться к противнику не позволяет, ее смертельный свист вынуждает отскакивать.

В конце концов, он меня измотал, я допустил ошибку, и, чтобы не стать разрубленным, пришлось отскочить ценой падения, в полете меня развернуло, я упал на живот.

Все, щас заколет, даже вскочить не успею.

Передо мной на плиты, звякнув, упал знакомый мачете, проскользил, замер аккурат на расстоянии вытянутой руки.

На третьем ряду трибун я разглядел Лауру. Она, как и другие, рычит, брызжет слюной. Сложив ладони в рупор, кричит мне, в яростном, как у питбультерьера, взгляде что-то собачьи преданное.

Моя рука пружиной к мачете.

Я вскочил, в полуприседе разворот, мачете прорубил полумесяц, саблю встретил искристый поцелуй, лезвие чиркнуло по запястью культиста. Сабля из его лапы выскочила, он прижал кисть к животу, отшатнулся, рожа перекошена, смелости явно убавилось, пол окропили алые брызги.

Вот тебе и отблеск свежей крови, гнида! Что не рад? Жрица твоя вон какая довольная…

Культист успел подобрать саблю левой рукой, но умело левой фехтовать не умеет. Баланс сил неуклонно смещается в мою сторону. Прытко исчезаю из-под сабли, бью в ответ, враг то и дело пошатывается, на плаще и сутане порезы, мокрые от крови. Его атаки медлительные, даже смешно. Не ровня яросткам. Вчера я столько прыгал от шипастых хлыстов, по сравнению с ними это ерунда. Отвечаю по ногам, чисто машинально, срабатывает рефлекс бить яростки под корень.

Израненные ноги культиста подкосились, падает на колени. Воинственность его сдулась, мало отличается от забившегося в край арены раба.

Людоед попытался было перелезть через борт, но случилось невероятное: скелеты не пустили! Он испуганно отползает от ощетинившихся клинков в руках костяных стражей, из трибун в собрата летят косточки, огрызки, камни…

Неспешно хожу вокруг культиста, тот согнулся на коленях, сабля валяется подле. Пол измазан кровью. Толпа сошла с ума от удовольствия, все на ногах, дружно тычут большими пальцами вниз, рев слился в ритмичный рык, синхронный с ударами моего сердца, а я поигрываю мачете, решаю внезапно свалившуюся задачу.

Как добить, чтобы не мучился?

Борис, конечно, учил многому, но вот наука безболезненного фаталити это пробел. До сих пор нужды не было. В Руинах либо сразу наповал, либо раненый враг убегает, а догонять и добивать никто не заставлял.