– Откуда у людоедов такое могущество?

– Вот и я о том же… Вряд ли додумались сами. Вседозволенность и безнаказанность стимулируют деградацию, а не прояснение ума. Думаю, у этих тупиц есть один мозг. Сидит где-нибудь в четырех стенах, изобретает всякую круть, а они его охраняют. Жрать готовят как царю, девок красивых таскают…

К нашей камере подошли двое культистов и стая волкоршунов, я насчитал семь клювов.

Один из каннибалов худой, мне до подбородка, сгорбился как питекантроп, пальцы теребят край плаща, глазищи жадные, язык трется о медные клыки. Имплантированные челюсти из меди не позволяют рту закрыться, с губ текут ручейки слюны. Медные челюсти говорят о низком ранге.

– Давай сожрем прямо здесь, брат Гюнтер! – прохлюпал тощий. – Хочу послушать, как они будут орать!

– Заткнись! – рыкнул второй с сильным акцентом. – А то тебя сожру…

Второй как скала, ладони на поясе, в стальных перчатках с когтями, грудь колесом, взгляд собран, сверкает золото челюстей, они гораздо массивнее, чем у тощего, даже щеки разрезаны, чтобы челюсти помещались, причем клыки у него все тридцать два, а может, и больше, похож на пиранью. Слюна льет рекой. Эти мазохисты носят на поясе бутыль с водой, споласкивать пасть, очень уж быстро высыхает открытая.

Великан Гюнтер снимает с пояса обруч с ключами, вонзает один куда-то в стену рядом с камерой, скрежет, щелчок, и нерводы искранули, я зажмурился на миг, перед глазами поплыли слепые пятна, нерводы расплетаются, края стен всасывают их как спагетти. Кончики, правда, торчат, колышутся, потрескивают, мол, без глупостей…

– На выход! – рыкнул Гюнтер.

Борис переступил шеренгу нерводов, я с опаской следую примеру, кажется, злой куст сейчас воткнется в промежность, но нет. Позади.

Зато впереди – полукольцо волкоршунов и два каннибала. Звероптицы напружинились, как для прыжка, клювы раскрыты, язычки колышутся, предостерегающее шипение…

Гюнтер сжимает и разжимает кулаки, когти лязгают. Тощий сомкнул рукава сутаны, вжик – сверкнули кривые кинжалы с зазубринами, людоед крутанул, острия повернулись вниз. Губы, и без того натянутые, в ухмылке чуть не порвались.

– Этого, – Гюнтер мотнул головой в меня, – в работу, на ферму, а ты…

Шаг к Борису, они бодаются взглядами, Гюнтер на голову выше, но Борис держит улыбку.

– Ты просто создан для арены!

Гигант забрызгал слюной пиджак Бориса.

Нас повели. Слева и справа проплывают камеры, сквозь решетки нерводов и витрины стеклотин вижу заключенных, мужчин больше, чем женщин, вид вполне здоровый, но на лицах безнадега. Вон женщина уткнулась лбом в стену, плачет…

А в одной из камер решетки нет, внутри – у меня перехватило дыхание – лужи крови, человечьи кости с огрызками мяса, кусочки внутренностей. В центре на корточках спиной к нам – культист. Красный глянец плаща и капюшона сливается с багровым болотом, словно вырастает из него кровяной статуей. В петле кишок запутался кинжал с зазубринами. Чавканье, порыкивание…

Гюнтер весело прорычал пирующему по-немецки, я расслышал имя Пьер. В ответ проворчало, кажется, на французском.

Дошли до развилки, нас с Борисом разлучили, Гюнтер и пять волкоршунов повели его влево. Оглядываюсь, но тощий пихает в спину.

– Топай, сладкий, гррр!

Еще и затылок слюной забрызгал, гаденыш. Если бы не пара волкоршунов по обе стороны, я бы этому меднозубому вырвал челюсть. А так пришлось только мысленно занести в картотеку «Замочить при первой возможности».

Спускаемся по винтовой лестнице в огромный двухэтажный зал, конвоир ведет по широкому огороженному карнизу, а я смотрю вниз, открыв рот.

Местечко – смесь ада с заводским цехом. Ритмично шипят паровые струи, грохочут моторы, треск разрядов, в проходах между агрегатами и загонами для монстров бурлят потоки рабов, красных плащей, волкоршуны, скелеты, летают гневные возгласы, вспыхивают удары хлыстов.

Тощий ведет к полукругу площадки с парапетом, оттуда за фермой наблюдает еще один в красном плаще, чуть меньше Гюнтера, но все равно внушительный, подходим к нему в момент, когда запрокинул голову и льет в пасть из фляжки. Клыки золотые, как у Гюнтера, но десны кровоточат, видимо, пересадку сделали недавно. У сапог лужа розовой слюны.

– Брат Базиль, свежее мясо! – подхалимски пробулькал тощий.

– Вовремя…

Базиль сажает флягу на пояс, довольный рык.

– У меня как раз на плантации яростков одну дуреху придушили. Жаль, аппетитная была девчонка, планировал ею полакомиться, а теперь только жмых останется… В общем, понял?

– Да, брат Базиль, – кивнул тощий слишком низко. – К яросткам.

Снова пихнул меня в хребет, более грубо.

– Шагай, котлета!

Ну все.

Я развернулся, кулак взлетел в апперкот, смачный хруст, тощего подбросило, перевернуло, грохнулся на пол спиной, изо рта выбил бордовый фонтанчик. Он завалился набок, скулеж прерывается кашлем, пасть сквозь ладони стреляет кровью, под щекой уже набрызгало лужу.

Пыхчу с занесенным кулаком, едва сдерживаюсь, чтобы не пинать ублюдка, и не пойму, зачем. Пинай, все равно волкоршуны порвут…

Кстати, почему не рвут? Должны ведь, слышу, как шипят.

Но управление ими как-то перехватил Базиль, отступили под его ладони, голосят из-под них, но броситься не смеют.

К моему удивлению, Базиль не только не пришел в бешенство, но и расхохотался в потолок, под завывания тощего.

– Да тебя, парень, не на ферму, а на арену! – сказал, отсмеявшись. – Я бы на тебя поставил, по крайней мере, в отборочных битвах. Ладно, доведу до яростков сам.

Базиль, не обращая внимания на тощего, проходит мимо меня, волкоршуны огибают с двух сторон, злобный шелест язычков, щелчки клювов, монстры уходят с новым хозяином. Сплевываю на плащ тощего, тот скукожился, подвывает. Я пошел за Базилем.

Спустились на первый этаж. Базиль расчищает дорогу как ледокол, кручу головой, всюду дворцы механизмов, загоны с тварями. Вот полуголые рабы крутят какие-то рычаги, похожи на гребцов на галере, между ними слоняется культист с рычеметом. Сквозь детали машины проскакивают молнии, наверное, генератор… А с другой стороны бродит раб в резиновых сапогах и перчатках, по колено в чане с кишащими плитожуками, лопата черпает горки яиц, их глотают ведра, которые уносят скелеты. А вот там пленники кормят свежим мясом, рискуя сами стать обедом, волкоршунов-щенков. Или птенцов – как посмотреть. Хочется блевать от запахов крови, пота, навоза, прочих миазмов, но я лишь прокашлялся.

– Пришли, – рыкнул Базиль.

Отступил вбок, и я увидел каменный забор высотой с меня, посередине вход, за ним в тусклом свете настенных нерводов шевелится гуща яростков. Движения говорят, что недавно кого-то поймали, теперь всасывают драгоценные соки.