Не увозили в Аушвиц жен и детей солдат французской армии, оказавшихся в лагерях военнопленных, – немцы делали вид, что Женевская конвенция для них что-то значит. Брали, таким образом, постепенно и методично: сначала всех из лагерей интернированных, потом всех иммигрантов, всех живших во Франции иностранцев. Потом всех еврейских родственников маленьких французов, и наконец, когда игра с Виши закончилось, всех тех, кого не затронули первые облавы.

Детей, оставшихся без родителей, собирали благотворительные организации – до тех пор, пока немцы им это позволяли делать. Потом благотворительность запретили, и все дела передали специально созданному Союзу израилитов Франции UGIF. Никто из тех, кто занимался в приютах еврейскими детьми (и вспоминал «днем дети играли и смеялись, а ночь напролет плакали»), не знал, что будет дальше. Об этом знали оккупационные власти. На детях выполняли план чисток. В дни больших облав их вывозили целыми приютами.

Их путь лежал на север, в пересыльный лагерь Дранси. Его открыли в построенном перед войной для рабочих по всем корбюзианским архитектурным законам городке Ла-Мюэт. Дома были реквизированы и превращены в концлагерь. Вот вам случай, когда новая архитектура мгновенно превратилась из «гуманистической» в свою противоположность. Взгляните на фотографии людей, стоящих за колючей проволокой на фоне красивых и очень современных пятиэтажек. Представьте себе обнесенные колючей проволокой Кузьминки или Черемушки, как просто было бы это сделать!

Дранси называли «приемной смерти», ведь смерть еще и заставляла себя ждать в приемной. Многие французы спасали детей. Считается, что около 10 000 спрятали друзья, соседи или вовсе незнакомые люди. Были созданы целые подпольные дороги, которые вели сначала в Вишистскую Францию, где заправляли итальянцы, а потом и в Швейцарию. Но это не было воскресной прогулкой.

Швейцарская граница стала могилой для многих, дети должны были переходить ее сами, взрослых не принимали. Наступал момент, когда родители должны были отдать ребенка в неизвестные руки безо всякой надежды когда-нибудь увидеть вновь. А дети не могли понять, за что их бросают в такие жуткие времена и чем они заслужили то, что с ними не хотят больше жить. Не все и не сразу можно объяснить ребенку.

Уже умерли те, кто тогда убивал. Кто-то на виселице. Кто-то в тюрьме, перед этим побегав по миру, как Клаус Барби, глава лионского гестапо. Кто-то от старости на достойной государственной службе, как начальник лагеря в Дранси Алоиз Бруннер, который прятался в Сирии у прежнего президента Асада, сотрудничал с сирийской разведкой и в интервью американским журналистам говорил, что ему не о чем сожалеть.

Рене Боске – тогдашний шеф французской полиции – не был судим, как и никто из участников «Вель д’Ив». Его застрелил в 1993 некто Кристиан Дидье, которого в качестве адвоката защищал в суде Арно Монтебур, которого я застал министром в правительстве. Если задуматься, все это к нам совсем близко.

История коллаборационизма во Франции – до сих пор болезненная и постыдная тема. За фильм «Лакомб Люсьен» о французском мальчике-гестаповце Луи Маля едва не линчевали, он уехал тогда в Америку. Вернувшись, он снял душераздирающий фильм «До свидания, дети» – про еврейских мальчиков, которых прячут в католическом интернате и которых тоже выдает молодой француз.

16 июля 1995 года президент Жак Ширак признал ответственность Франции за депортации евреев, но и сейчас половина французов не знает или не хочет знать о том, о том, что же такое происходило в день «Вель д’Ив».

Так что Париж, конечно, прекрасен, но в нем еще жив ужас тех времен, когда государство начало убивать детей. И надо понимать, что это может произойти в любой стране и в любой момент. Франция нам не указ.

Мы воевали с Гитлером, но любой москвич может посмотреть на сайте «Расстрелы в Москве», кого и когда забрали на смерть из его нынешней квартиры. У моего товарища стоял дома старинный фанерный шкаф, унаследованный от прежних жильцов, и там внутри на двери карандашом был отмечен по шнурку рост ребенка и годы. Пять лет неизвестному мальчику исполнилось в 1936-м. После 1937 года измерений не проводилось.

#синяяборода #парижскиестрахи #парижскиебеды

На тихой улице возле парка Бютт-Шомон 12 апреля 1869 года родился человек, которым потом пугали женщин и детей. Бородатый Анри Дезире Ландрю, убивавший женщин вместо того, чтобы на них жениться.

В нынешнем аду мокрушник Франции считается, наверное, среди последних. Туда с тех пор поступило множество отборных экземпляров, для которых одиннадцать доказанных убийств – слишком уж по-детски. Но для начала века дело Ландрю стало чем-то из ряда вон выходящим, таким же, как в XV веке выглядела сказочная история барона Жиля де Реца, Синей Бороды, красавца и чудовища в одном лице.

От Ландрю нам осталось дело толщиной с рукопись «Войны и мира». Главная улика – блокнот, в который он заносил имена тех женщин, которым дарил любовь до гроба. Как признавался расследовавший дело инспектор Жюль Белен, кабы не эта книжечка, дело не дошло бы до суда. Этот инвентарный список показывает, что убийство может быть рутинной работой.

Ландрю должен был убивать, потому что ему нужны были деньги. Он запутался в делах и был заочно приговорен к каторге. Либо умереть в Кайенне, либо на гильотине в Версале.

Он хотел стать изобретателем, встать рядом с господами Рено, Пежо или Ситроеном. Для этого он придумал велосипед с моторчиком. Историю сочли аферой – человек, способный убить, мог и мопед своровать, но, может быть, успех его предприятия спас бы жизни несчастных кур, которых Ландрю увозил к себе на последний уик-энд.

«Пусть не красавец, но явно достойный человек», – писала о нем подруге одна из его клиенток. Фотографии показывают его совсем не красавцем и едва ли достойным иного чувства, кроме страха пополам со смехом. Лысый низкий лоб и огромная борода, даром что черная, а не синяя. Но в зале суда, в день, когда он выступал с последним словом и послушать его ломился весь Париж, эта комическая торчащая борода, расчесанная на две стороны, в сочетании с горящими от восторга глазами превратила его в пророка, вождя, артиста.

Наверно, об этих фотографиях думал Чаплин, когда снимал суд над своим героем, комическим убийцей из «Месье Верду».

Но его Ландрю-Верду был забавен и сентиментален, он убивал так неловко, так уморительно смешно. Он помогал бедной девушке, как будто в «Огнях большого города», вместо того, чтобы ее отравить. Он выступал на суде с обличениями общества, как в «Великом диктаторе». Чего стоит момент, когда утром на кухне он ставит две чашки для завтрака и тут же, спохватившись, убирает одну из них в шкаф. Жене завтрак уже ни к чему. Несколько эта почти танцевальная сцена симпатичнее, чем те билеты на поезд, которые Ландрю подсчитывал в своей бухгалтерской книжечке: себе – туда и обратно, своей спутнице – в один конец.

Реальный Ландрю на всех без исключения фото выглядит не обаятельным плутом в берете и с усиками, а типичным бородатым злодеем – из тех, что гонялись когда-то за Чарли в первых маленьких комедиях. Его жертвы? Красивые и уродливые, молодые и старые. От 19 до 55 лет. Можно подумать, что, разменяв пятый десяток, старик стал неразборчив в связях. Вовсе нет. Анри Дезире Ландрю не был психопатом, он убивал не от страсти, не в припадке ярости и не под воздействием душевного расстройства – даже во время процесса он настаивал на своей нормальности, хотя сумасшествие могло бы сохранить ему голову. Он знакомился с женщинами по брачному объявлению в газетах, очаровывал их, убивал и присваивал их деньги, вещи, кровати и стулья, часы и вставную челюсть – чем богаты, тем и рады.