Зато рядом – витрина с женскими туфельками и портрет маршала Петена. Витрина бюстгальтеров – уже, правда, без маршала. Девушки на скачках в Лоншан носят умопомрачительные многоэтажные шляпы, напоминающие киевский торт. Красотка на велосипеде возле Лувра поворачивает к объективу такие рискованные белые шорты, в каких сейчас ходят только в турецких отелях «все включено». С песней марширует отряд преданной правительству организованной молодежи в красивых черных беретах и рубашках. Немец с Железным крестом один в толпе французов спускается в метро и не боится, совсем не боится. Крутятся карусели в луна-парке, парочки едят черешню, целуются, выгуливают детей. Огромный плакат «Семья – ячейка общества». Подпись: «Маршал Петен».

Вот и пойми теперь, почему так безмятежен оккупированный город – то ли злодей Зукка нарочно выбирал для своего интимного альбома кадры на радость Геббельсу, то ли так оно и было в военном Париже.

Мы-то помним о захваченном Париже другое. Призыв де Голля, переданный по английскому радио: «Франция проиграла сражение, но Франция не проиграла войну». Замученного Жана Мулена, полковника-коммуниста Роль-Танги. Освобождавших город танкистов генерала Леклерка. Парижское восстание, которое, в отличие от Варшавского, немцы не успели утопить в крови.

Снимки Зукка заставляют признать, что был и другой вариант поведения, о котором де Голль говорил в своих, в общем-то, нетерпимых к предателям мемуарах: «В годину бедствий даже те немногочисленные французы, которые избрали для себя путь грязи, не отреклись от родины». Что показывают эти картинки? Коллаборационизм? Да. Равнодушие многих и мученичество единиц? Возможно. Но еще и самоощущение Франции, Парижа, жизни, любви – как ценности, принадлежащей всем французам вне зависимости от стороны, на которой они очутились.

Мы готовы презирать парижан за то, что они не стали сражаться и не превратили волшебный город в руины. По-нашему, они должны были утопить в своей крови рейх, с которым мы в те годы дружили и с которым делили Польшу. Нам ближе пример Сталина, не испугавшегося голода Ленинграда и разрушения Сталинграда. Или Гитлера, взявшего с собой в могилу старый Берлин. Здесь было по-другому. В какой-то момент французы не захотели умирать. Они решили, что достаточно было жертв на Великой войне, и не стали обороняться до последнего дома.

Актриса Арлетти, когда ее судили за то, что она спала с немецким офицером (потом это назовут «горизонтальным коллаборационизмом») сказала судьям так: «Франция у меня в сердце, но своей… я распоряжаюсь сама. Если вы не хотели, чтобы мы спали с немцами, не надо было их сюда пускать».

#конкорд #парижскиестрахи #парижскиебеды

Единственный «Конкорд», оставшийся в воздухе, поднимается над полем парижского аэропорта «Шарль де Голль». Но это всего лишь памятник. Почти что надгробный.

Задирающий нос «Конкорд» похож на ту несчастную машину, которая 25 июля 2000 года унесла жизни ста тринадцати человек. Тогда потерянная на взлетной полосе железка порвала шину шасси. Трехкилограммовый кусок резины ударил в брюхо, пробив бак с горючим и превратив самолет в пылающую комету. Командир попытался посадить самолет в Ле-Бурже. Там уже готовили полосу и поднимали по тревоге пожарных, но через девяносто секунд после взлета в огне задохнулись моторы, самолет свалился на крыло, ударился о землю и взорвался.

– Сколько сил и времени потрачено, как мы им гордились, такая история, и все зря, – говорит мне пожилой господин. Вот уже двадцать минут, как мы с ним смотрим на стоящий на постаменте самолет.

– Летали на нем?

– Нет, ни разу. Хоть я и знаю его до последнего винтика. Все думал – успею, а потом их сняли с маршрутов. Мы к тому времени уже строили аэробусы – это все равно как делать автобусы после «феррари».

Мой собеседник работал в Тулузе на заводе Sud-Aviation, нынешнем Airbus, где подняли в воздух это франко-британское чудо. Я спрашиваю его, что погубило «Конкорд». Заговор американцев, слишком долго не пускавших европейскую птицу в аэропорты? Политика Airbus, отказавшего своим детям в технической поддержке? Или проблемы безопасности?

– Безопасность ни при чем, – говорит Жан Шазотт. – Наше дитя убило горючее: требовалось почти сто тонн керосина, моторы пожирали его огромными глотками. Я как раз занимался системой, которая постоянно перекачивала горючее из одного бака в другой, иначе самолет мог потерять равновесие в воздухе.

Мне не верится, что «Конкорд» прикончили только экономические проблемы. Он мало подходил для пассажиров экономического класса, это правда. Но ведь это был не простой самолет, и всегда найдутся люди, кому цена билета в четыре тысячи долларов не покажется завышенной.

На «Конкорде» сновали между Старым и Новым светом все самые богатые и знаменитые: Элтон Джон, группа Queen и Пол Маккартни, Елизавета II и королева-мать. Стали бы они жалеть керосин!

Пассажиры «Конкордов» были самыми уважаемыми клиентами авиакомпаний. За ними присылали специальные машины, носильщики встречали их в аэропорту. Стюарды и стюардессы рассаживали их согласно рангу – передние кресла были нарасхват, их приходилось заказывать заранее.

Дизайном салона занимался великий Раймонд Лоуи, нарисовавший посуду и серебряные приборы для пассажиров первого класса. Одежду для стюардесс шили Диор, Баленсиага и Кристиан Лакруа. На высоте шести километров в пути из Парижа в Нью-Йорк пассажиров ожидал, вероятно, лучший в мировом небе обед, приготовленный командой «воздушных поваров» под руководством Алена Дюкасса.

На борту было тысяча четыреста килограммов разнообразной французской гастрономии. Начинали с черной икры, потом переходили к бретонскому омару. За омаром следовала рыба на гриле или телятина с трюфелями, завершали обед ананасы, десерты, кофе и ликеры. Запивали все это винами, отобранными лучшими сомелье Франции. Правда, когда стюард предложил вина Иоанну Павлу II, папа римский улыбнулся: «Не могу, начальник слишком близко».

«Конкорд», как когда-то «Титаник», был создан для трансокеанской гонки. В ней участвовали европейцы и американцы. Французы и англичане предпочли стремительную стрелу, американцы поставили на гигантскую летающую корову «Боинг-747» – и выиграли. Их концепция самолета-сарая стала главной на рубеже наших веков.

Салон огромных двухэтажных «боингов» может быть сколь угодно роскошным и просторным, хоть с эмалированными кроватями с шишечками. Если же вы войдете в дверь «Конкорда» – а это можно сделать теперь в авиационном музее в Бурже, – вы удивитесь тому, насколько низок коридор. Баскетболистам было, наверно, тесно. Впрочем, когда они садились на место, оно оказывалось неожиданно просторным, а потолок достаточно высоким.

В 747-х шли киносеансы: восемь часов над океаном – томительный срок. Пассажирам «Конкорда» некогда было разлеживаться, они перелетали Атлантику за три с половиной часа. Это был самолет для пижонов, недаром одну из последних машин буквально на лету хотел купить для своей авиакомпании Virgin Airlines миллиардер-эксцентрик Ричард Брэнсон. Ему отказали, «Конкорды» больше не хотели пускать на пассажирские линии, их загнали в музеи.