Цепко притянув к себе глаза Бахудырова, Акламин продолжал:

— Оставшийся в живых охранник вашего брата показал, что в Алексея стреляла женщина. Он видел ее со спины. Вы не могли бы ничего сказать по этому поводу? Что за женщина это могла быть?

Выдержав взгляд Аристарха, Бахудыров развел руки:

— Не знаю. И по правде сказать, не очень верю в это. Чтобы брат погиб от руки женщины? Не может быть! Что угодно, только не это! Вы не знаете брата. Он бы вывернулся наизнанку, но не позволил себе погибнуть от руки женщины. Это унижение. Двойное унижение. Во-первых, смерть от руки женщины, а во-вторых, скверная молва после смерти.

— Так ли важно было для него, что скажут после смерти?

— Очень важно! — с какою-то особенной серьезностью воскликнул Бахудыров, из чего можно было понять, что именно для него, например, это крайне существенно. — Принять смерть от слабой женщины, — уверенно заключил он, — которая создана Богом для любви, а не для убийства, — это верх позора для мужчины!

Ничего не ответив на это, Акламин глубоко вздохнул. Уж ему-то хорошо известно, как часто слабые женщины, созданные для любви, бывают жестокими убийцами. Он снова что-то записал в книжку, а в глазах Бахудырова опять появилось нечто, похожее на любопытство.

— У вашего отца есть кабинет? — неожиданно перевел разговор Аристарх.

— Конечно есть, — растерянно протянул молодой человек. — А как же? Отец постоянно пропадает в кабинете.

— Вы не разрешите посмотреть его?

— Вообще-то, я там не хозяин. Это надо у отца спрашивать. Он даже нам не разрешает без разрешения входить туда, — нерешительно отозвался Бахудыров.

— Я бы, конечно, спросил у него, — сказал Акламин. — Но ведь его нет. И вдруг он совсем не появится.

— Почему не появится? — вопросительно вскинулся собеседник и весь напружинился, глянул подозрительно. — Разве вы видели его труп? Вы что-то знаете?

— Нет, конечно, — ответил Аристарх. — Просто у меня такая работа — держать в голове все варианты, пока не найдется точный ответ.

— Ответ на что? — Молодой человек не понимал Акламина, а поэтому выглядел немало растерянным.

Было очевидно, что ему не хотелось выполнять просьбу оперативника, но и, путаясь в своих мыслях, отказать он не решался, хотя, естественно, мог бы сделать это. Он усиленно морщил лоб и отводил глаза. Но, хорошо улавливая настроение Аристарха, видел, что тот не отступится, и это Бахудырова обескураживало. Нехотя он выдавил из себя:

— Если вам это интересно. — Поднялся со своего места, добавляя: — Если отец узнает, что я без его разрешения впустил вас в его кабинет, надеюсь, вы не откажетесь, что я был вынужден сделать это? Я уже и сам не помню, когда заходил в его кабинет. Прошу только ничего руками не трогать.

Поднявшись со стула следом за молодым человеком, закрыв записную книжку и положив ее в карман пиджака, Акламин пообещал:

— Можете быть спокойны, я же пришел не с обыском.

Показав рукой, куда надо идти, Бахудыров пошел впереди.

Прошли через прихожую, освещенную яркой большой люстрой, отреставрированной так же, как и люстра в гостиной. И подошли к двери, перед которой молодой человек остановился в нерешительности. Как-то замялся, нахмурился, точно боялся дотронуться до нее рукой. Будто это была дверь не в соседнюю комнату, а в другой запредельный мир, в который и хочется, и страшно ступить.

Пару раз поднимал руку и снова опускал, словно опасался, открыв дверь, наткнуться на жесткий взгляд отца, который уже сейчас, перед дверью, еще не встреченный, уже приводил парня в трепет.

Ожидая у него за спиной, Аристарх не торопил, не подталкивал. Наконец Бахудыров решился и тихо надавил на дверное полотно. Дверь не то чтобы открылась — она как-то бесшумно медленно неторопливо попятилась, поплыла вглубь кабинета, все больше открывая глазам его пространство, наполненное также старинной мебелью и книжными полками, смотрящими на людей потускневшими корешками антикварных книг. Изнутри кабинета потянуло духом тихого покоя.

Кабинет был большим, со всякого рода изысками. Кроме мебели по стенам висели иконы, картины и зеркала в резных золоченых оправах. Стояли дорогие вазы, статуэтки, посуда. И все это в идеальном порядке. Без единой пылинки на столах, шкафах и другой утвари.

Пройдя в кабинет, Аристарх застопорился против небольшой иконы Божьей Матери, спросил:

— Интересно, какой век?

— Век? — переспросил молодой человек и неопределенно пожал плечами, приподнял брови и тоже посмотрел на икону. — Я в этом ничего не понимаю. Мне не передалась по генетике тяга к старине. Я всегда удивляюсь, что находит во всем этом отец.

Сделав круг по кабинету, Аристарх остановился у стола. Видя, как осторожно отвечал Бахудыров, как обтекаемо обходил острые углы, опер понимал, что тот знал больше, чем говорил, но не раскрывался до конца.

На столе Акламин увидал цветную фотографию в изящной золоченой рамке. На ней был изображен молодой улыбающийся Бахудыров с двумя сыновьями и девочкой. Фото было сделано давно — дети на нем были еще маленькие.

Показав на снимок взглядом, Аристарх спросил:

— Как я понимаю, это ваш отец еще молодой?

— Да, — подтвердил парень.

— Один из этих мальчиков, очевидно, вы?

— Да, вот этот, — пальцем показал Бахудыров.

— Второй мальчик, естественно, ваш брат?

— Он самый, — качнул головой молодой человек.

— А кто эта девочка?

Несколько замявшись, Бахудыров неохотно, что удивило оперативника, ответил:

— Сестра. От первой гражданской жены отца. Она старшая из нас. — И уточнил еще раз. — Я говорил, что у нас общий только отец. — Сделал небольшую паузу и внес ясность: — С нею у нас также не сложились отношения. Жила она в то время где-то в другом месте, даже не знаю где. И что с нею теперь, жива ли, тоже сказать не могу. Мне это совсем неинтересно. Видел я ее всего один раз, именно тогда, когда нас всех сняли на это фото. Отец собирал всех на какой-то праздник. Уже не помню на какой. Сами видите, здесь мы еще маленькие дети. — Он замолчал, и по лицу видно было, что разговаривать дальше у него нет никакого желания, сейчас он заметно сожалел, что согласился пройти с оперативником в кабинет отца.

Понимая, что никакой новой информации он больше не получит, Акламин шагнул к двери. Бахудыров с облегчением, даже, как будто подталкивая Аристарха в спину, взволнованно затрусил сзади. Непонятно было, что так взволновало парня. То ли страх перед отцом за то, что он впустил полицейского в святая святых родителя, то ли нечто иное.

Не получив желаемого результата, Акламин распрощался и вышел из квартиры. Проводив его до двери, Бахудыров постоял на месте, прислушиваясь к шагам оперативника на лестнице.