Усилием воли я вырвал себя из сна, поплелся в душ. Пять часов десять минут утра… лег в час ночи. Сегодня – не факт, что вообще удастся поспать, дела наваливаются подобно снежной лавине гораздо быстрее, чем удается их разгребать. Войну мы выиграли, теперь самое сложное – мы должны выиграть мир…

Вода даже в Зеленой зоне была холодной – другой просто не было…

Вот так тут мы и живем. Город – многомиллионный мегаполис – до сих пор питается из армейских кухонь, того, что успели запустить, явно недостаточно. Несмотря на все произошедшее, население города не только не уменьшилось, но и увеличилось, недавно военные подсчитали примерное количество палаточных, шиферных и прочих лагерей беженцев вокруг города и пришли к выводу, что сейчас население Тегерана и его окрестностей составляет от четырнадцати до пятнадцати миллионов человек. Число это не только не сокращается, но и прибывает, потому что через восточную границу, которая до конца так и не перекрыта, в том числе через зараженные зоны, продолжают идти беженцы, и поток этот до конца остановить так и не удается, несмотря на патрулирование беспилотников и дирижаблей. Кроме того, люди, сорванные с мест гражданской войной, идут в Тегеран потому, что тут распределяется помощь, и этот процесс удается контролировать мне лично, в других же городах все безумие раздачи гуманитарки не удается прекратить даже расстрелами. Люди живут в палатках, в землянках, в последнее время нам удалось найти какое-то решение – мы закупили и стали выдавать таким вот беженцам стандартные сорокафутовые морские контейнеры. Хотите, смейтесь, хотите нет – но это намного лучше палаток: прочные стены, крыша, пол, двери, можно повесить замок, можно утеплить, контейнер легко перевозить, легко составлять их вместе, образуя лагеря беженцев… я не хуже вас понимаю, что это ничто, но пока это все, что мы можем сделать. А делать надо быстро, потому что ситуация, немного нормализовавшись после штурма Тегерана, снова стала ухудшаться. Эти лагеря… гигантские клоаки под открытым небом – там кишмя кишат агитаторы, экстремисты, их никто толком не выявляет и не изымает. Что там творится по ночам! Шииты режут суннитов и наоборот, арабы режут персов и наоборот, все вместе ненавидят успевших прийти из разодранного войной Афганистана пуштунов – а за время беспредела их перешло на нашу сторону разве что не миллион человек, значительная часть – радикальные экстремисты. Но спрос здесь – с нас, и конкретно – с меня, потому что теперь это наша земля и мы за нее в ответе перед Богом, Аллахом, людьми и остальным миром. Действовать мы должны быстро – пока все окончательно не рвануло, мы должны как-то устроить в жизни этот табор, восстановить и запустить промышленность, дать людям работу, хоть какую-то, но работу – и только потом спрашивать за законопослушание. Власть, не способная обеспечить нормальную жизнь своим подданным, не вправе с них ничего требовать.

Промерзнув под душем так, что даже кости заныли, я вышел из этой душегубки, начал одеваться. Про зарядку речи больше не было – просто некогда. Кофе пить я тоже не стал – в администрации напьемся.

Одеваясь, я мельком слушал новости. CNN – каждый день я слушал новости на разных языках, чтобы поддерживать в форме свои лингвистические способности. Это своего рода зарядка для ума, иначе язык забывается…

Сегодня годовщина со дня трагических событий в Нью-Йорке, и приходится с горечью констатировать, что за этот год мир не стал безопаснее. В Триполи…

Дальше я не стал слушать – выключил. Понятно, что в Триполи итальянцы просирают, простите, страну. У них есть такое понятие – искусство жить. Но жить с удовольствием и жить в Империи – две вещи суть несовместимые.

Внизу меня ждали броневики – два массивных стальных урода с пулеметными башенками, держат по кругу пятнадцатимиллиметровый бронебойный патрон, решетки от РПГ – иначе по городу передвигаться опасно. Когда только начинали – вставал вопрос, а не передвигаться ли нам на вертолетах, благо вертолеты были, а посадочные площадки оборудовать и защитить от шахида с гранатометом было возможно. Я отказался сам и воспретил другим по одной простой причине – этим самым мы лишим себя стимулов к улучшению ситуации в городе и дадим всем заинтересованным сторонам понять, что мы не контролируем ситуацию и всего боимся. А этого допустить нельзя. Хотя вертолеты были, и не только у меня – на них перемещались по стране, так намного быстрее. Нас было мало, и успеть нужно было везде.

Надев привычный уже бронежилет – тоже хоть смейтесь, но с безопасностью здесь шутки очень плохи, – я влез в головную машину, во вторую погрузился мой лейб-штандарт, т. е. группа охраны. Тронулись…

Улицы уже расчистили, начали разбирать завалы, самосвалы, кабины которых были заменены на бронированные, курсировали по улицам, вывозя на свалку мусор и битый кирпич, но работы был еще непочатый край. Поражало другое – работу эту делать не хотели. Пытаясь занять людей – в конце концов, чем-то же они должны были заниматься, – мы объявили о наборе гражданских добровольцев за один рубль в день и кормежку. Пришло на удивление мало людей, хотя беженцев вокруг города было столько, что весь город можно было уже вылизать, как на коронационные торжества. Удивляло то, что люди не хотели приводить в порядок землю, где они жили, город, где они собирались жить (если пришли сюда – наверное, собирались здесь жить), они просто пассивно сидели и ждали чего-то. Активных было меньшинство… многих перебили, активные-то как раз и пользовались лютой ненавистью исламских экстремистов, они говорили – это мы сделали, это не Аллах сделал, по шариату сказать так страшный грех, все на этой земле – по воле Аллаха. Я знал, что с этим будет трудно, но все равно массовая апатия поражала. Такое ощущение, что многим все равно было – жить или умирать.

Потом – исламские экстремисты, сориентировавшись и оправившись от полученного удара, видимо, получив какое-то пополнение, перегруппировав ряды и получив указания сверху, начали террор против тех, кто все же пошел работать, и с этой идеей пришлось временно распрощаться. Сейчас людям, сидящим в лагерях, просто раздавали гуманитарку, кормили, как могли, и они были предоставлены самим себе. Знаю, насколько это плохо, еще на корабле нередко старые боцманы говаривали, что бездельничающий матрос хуже дезертира, но пока ничего поделать невозможно. Пока все есть так, как есть.

Еще одна проблема – автомобили. Улицы повреждены, поток транспорта напоминает бурную реку с заводями, нормальное движение налажено только на центральных магистралях, на остальных заниматься этим некому, да и опасно – постовой все равно что мишень. В итоге – машины с минами оставляют на людных улицах, мотоциклисты-убийцы дают очередь по толпе или по солдатам и срываются с места…

Пока двигались, в окно я не смотрел. Насмотрелся. Был у меня с собой ноутбук, но и его я не включал. Думал, пока есть возможность. Это очень, кстати, важно – иметь время и место, чтобы спокойно подумать. Многие необдуманные поступки совершаются только потому, что элементарно некогда подумать над тем, что ты делаешь.

Иногда поражаешься тому, как быстро рушится цивилизация, как легко людей превратить в зверей и как недалеко мы ушли от Средних веков, когда казнили, убивали и кровь лилась рекой. Как легко люди, у которых была работа, было какое-то положение в обществе, пусть и небольшое, – меняют это все на кровавый хаос. Позавчера я вынужден был потерять полчаса своего времени (не скажу, что драгоценного, но за эти полчаса тоже что-то можно было сделать) на интервью нескольким журналистам, в том числе иностранным – приличия надо было соблюдать, мы должны были вести себя как цивилизованные люди в цивилизованном месте, чтобы рассчитывать на инвестиции и восстановление нормальной жизни. В числе прочих испанским журналистом был задан вопрос… точнее, не вопрос, это была реплика на мое высказывание. Вопрос был такой – может быть, люди здесь просто хотели справедливости, поэтому и пошли на это? Я ответил довольно резко, в том смысле, что миллион погибших – слишком большая плата за любую справедливость, а вот сейчас в моей душе поселились сомнения…