ты помогаешь всем нам. Даешь возможность переродиться, снять с себя гнилую кожу. Мы все держимся за тебя, но ты пытаешься бросить всех нас. В твоей голове мысль, будто бы ты убийца. Ты губишь всех нас и стараешься убежать. Остановись. Тебе больше никуда не сбежать. Ты связан с Пивоварней. Ты нашел то, что искал. Тебе не сбежать в монастырь, потому что ты так же далек от Бога, как Сатана. Однако ты так же далек от ада, как раб Божий, поэтому место в подземелье тебе нет. Прекрати бегать. Ты не вечен. Ты устал. Прекрати избегать тех, кто хочет так же спасти тебя. Оставь все свои страхи в прошлом. Прими помощь. Прости нас.

Я плакал. Плакал, слушая всю правду о себе от стороннего человека. Она сдавливала мне горло, становилась ожерельем, что безжалостно прорезается вглубь кожи. Это было похоже на терновый венок, шипы которого вонзаются в голову, вытаскивают из меня все думы, что находились в глубине, заставляли медленно себя доводить до губительного конца. Тело ломило. Я чувствовал настоящий пожар. Ноги охватила судорога. Я трясся и терялся, слушая страшные слова из уст девушки с каштановыми волосами, которые опадали на мои темные локоны. Чувства выходили со слезами, все раздражение улетало с тихими сдавленными криками. Я корчился от боли. Был похож на червяка, которого положили на раскаленный камень. Живот скрутился, будто бы его пронзили мечом, разрезав кожу на две части. Одни руки жалобно ломали себе пальцы в поисках чего-то успокоительного и ложного. Так продолжалось некоторое время…

— Тебе нужен отдых. Поспи. Ты многое с нами пережил. Давай я помогу, — девушка осторожно взяла меня за руки. Я хотел было оторваться, но тело само поддалось и встало. Кровать радушно приняла меня. Она была довольно большой и длинной. Вайолетт присела на край, возле моей головы.

— Он не человек…, — в полубреду говорил я, вспоминая образ Лувра, который неожиданно возник у меня в голове.

— Он хочет им стать, — шепотом отвечала девушка.

— Нельзя… Ему нельзя становиться человеком… Иначе… Иначе!..

На лоб опустилось что-то холодное, нежное, хрупкое. Оно медленно гладило по моим волосам, успокаивая.

— Да, он не сможет стать человеком, — грустно напевала Вайолетт. — Но пусть хотя бы попытается…

— Ему нужен смысл… Смысл жизни… Я дал ему ориентир… Подарил ему человечность…

— Что же ты ему сказал?

— Фотографию… Он должен собрать фотографию…

Рука дрогнула и остановилась на мгновение. Я испугался и открыл глаза. Вайолетт смотрела на меня снизу-вверх, и в ее глазах было что-то непонятное, неизвестное.

— Пускай, — закрыла мои веки девушка и продолжила гладить. — Ты поступил правильно. Иначе бы он помер от скуки.

— Он же бессмертный…

— Это не мешает ему умереть от скуки. Даже бессмертных одолевает тоска, а уж горе в них живет огромное и глубокое.

— Горе… Оно живет… Горе!

— Оно паразит. Тихо шепчет на ухо худшие сценарии нашей жизни, заставляет волноваться, переживать ужасное. Но его не существует. Это человеческое воображение требует чего-то нового.

— Воображение хочет боли…

— Все мы боимся боли, однако оттого хотим его еще больше. Нам нравится страх. Это настоящая зависимость. Впервые увидишь страх- второй раз встречаться не захочешь, но после третьего раза уже привыкаешь и жить без этого уже не можешь. Такой вот он страх…

— А горе?

— О! А горе куда хуже страха! Горе нельзя встретить, оно приходит незаметно, как…, — девушка огляделась. — Как первый снег! Мы не замечаем сперва, что он идет, но когда снегопад нарастает с новой силой, то игнорировать его просто невозможно. Так же и с горем. Оно тихо приходит с возрастом и уже никогда не покидает нас.

— Первый снег уходит…

— Не уходит. Он остается в сердце. Производит впечатление хорошее или плохое, но забыть первые снежинки невозможно. Первый снег- это игрушка, которая стоит на полке каждого человека. Даже в самых жарких странах первый снег бывает.

— Но есть люди, что не видели первый снег… Или забыли о нем.

— Конечно, есть. Но такие люди или мало живут, или долго умирают. Без горя нельзя узнать окружающих, понять их однообразные лица. Без горя нельзя увидеть все краски мира. Без горя невозможно дышать, иначе нельзя было бы почувствовать, как вздымается грудь. Горе- это все мы.

Я чувствовал, как медленно уходил куда-то вглубь кровати. Погружался в матрас, становился одеялом, превращался в интерьер комнаты. Темнота комнаты становилась ярче, а теплые лучи уличных фонарей являлись ослепительными звездами, заглядывающими в окно. И прекраснее всех виднелись легкие движение локон ее волос. Она медленно водила рукой по моей голове, тихо дышала и молчала…

XVII

Я быстро проснулся и встал с кровати. На улице было как-то по-особенному светло, да так, что вся комната покрылась белоснежными кристаллами, которые, смешиваясь с серостью интерьера, становились похожими на пыль. Однако эта пыль могла блестеть, и при свете улицы в моей комнате пробуждались звезды, которые, как шаловливые дети, то появлялись, то исчезали и прятались в мебели.

Вайолетт не было. На столе открытой лежала тетрадь. Последняя исписанная страница и сотни чистых листов… Постепенно ко мне возвращался слух после сна, и я услышал тихие стуки в дверь. Это не был грохот мальчика или нервная дробь Лувра, а вежливое и учтивое вторжение в мою собственность. После долгого времени, проведенного в Пивоварни, из моей головы совсем вылетела мысль о том, что местные жители способны быть вежливыми. Я открыл дверь и с удивлением обнаружил, что у порога стоял огромный мальчик и маленький, по сравнению с ним, слуга из дома Ньепсов. Они были обеспокоены и с тревогой смотрели на меня.

— Доброе утро, мистер Ридл, — заговорил вежливо и жалобно маленький слуга. — Прошу вас, помогите нам. Госпожа Люсия совсем нервничает и не понимает, как нами руководить. Ей нужна помощь. Мы просим вас помочь нам.

— Что же случилось? — еще сонным голосом, даже немного раздраженно отвечал я.

— Госпожа Люсия, как всегда, намного заранее готовится к празднику Земли, и поэтому организовывает мероприятие заранее. Однако ей помогал уважаемый Климент Ньепс, который умел нами правильно руководить и четко отдавать задания, а вот госпожа…

— Понятно, — отрезал я. — У вашей госпожи проблема с управлением подчиненными. Что ж пойдемте. Помогу, чем смогу.

— О! Будьте здоровы и никогда не умирайте! — радостно воскликнул слуга. Мальчик тоже обрадованно сжал огромные кулаки.

— К сожалению, здоровым я уже никогда не буду, но за бессмертие спасибо.

Я накинул на себя верхнюю одежду и вышел вместе с компаньонами на улицу. Вокруг тонким ковром лежал снег, и солнечные лучи безжалостно отражались от