— Вот что: передай начальнику, чтобы никуда не звонил и не докладывал. Завтра утром я лично сам прилечу, удостоверюсь, что убийца настоящий, только после этого доложим руководству управления. И еще. Барагозова больше никому из местных оперов не давать, с ним буду работать лично я. Соответствующее указание прокуратуры области у меня на руках.

Бросив трубку, Смирный поматерился:

— Этот ублюдок сейчас нам будет палки в колеса вставлять! Он уже получил письменное указание прокуратуры, что с подозреваемым будет работать лично сам.

— Мать честная! — в сердцах воскликнул Овсянников. — Он сейчас развалит дело!

— Может и развалить, — произнес старший, еле совладая со своими эмоциями. — Пойду к начальнику и предупрежу, чтобы не шел на поводу у Ягелева. А ты, Слава, иди домой и приведи себя в порядок. После обеда встретимся.

Когда Овсянников вернулся на работу и зашел к Смирному, тот встретил его с грустной улыбкой:

— Все, Слава, Барагозова закрыли в камеру и никого к нему не подпускают. Дежурный получил указание начальника никому не выдавать его, пока не приедет Ягелев.

— А почему начальник пошел на это? — недоуменно пожал плечами сыщик. — Он что, не понимает, что Ягелев разрушит дело?

— Начальнику позвонили из областной прокуратуры и строго-настрого предупредили об этом.

— А кто звонил?

— Истомин.

— Е***ь-копать! — выругался Овсянников. — Опять этот Истомин! Сейчас дело точно развалится. Василич, ничего нельзя сделать? Может быть, выйти на наше областное руководство?

— Толку нет, — мотнул головой Смирный. — Оно всегда будет на стороне Ягелева. Да и перечить прокуратуре никто не осмелится. А как мы знаем, Истомин является духовным отцом этого ублюдочного Ягелева.

— Василич, мы с тобой всю жизнь сталкиваемся с несправедливостью со стороны областной прокуратуры и МВД. Сколько это может длиться, до конца жизни?! Сейчас этот Ягелев получит ордена и медали, досрочное звание, а нас с тобой накажут за допущение такого серийного преступления. Я все это говорю не из-за зависти, что вся слава достанется этому оперу в кавычке, нет, я думаю, что за раскрытие таких дел, связанных с массовым убийством детей грешно получать награды, от этих наград нет никакой радости и удовлетворения. Просто мне обидно, что нам не дали довершить это дело и осуществить суровое возмездие. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — этот Ягелев скомкает дело, убийца не будет подведен к высшей мере наказания и, этак лет через пятнадцать мы, уже пенсионеры, узнаем, что Барагозов вновь натворил дел, ведь такие люди никогда не останавливаются, а ему сейчас всего тридцать шесть. Теоретически в пятьдесят лет он может выскочить на свободу.

— Натворит, обязательно натворит, — проговорил Смирный, сжимая кулаки от бессильной злобы.

Старый сыщик понимал, что их самым бесцеремонным образом отстранили от дела, справедливое завершение которого было целью жизни оперативников и, что в этом кроется какая-то тайна, возможно, связанная с убийствами девушек на даче у Мельчанова. Если будет доказано, что маньяк уже действовал во время тех событий, то могли поднять и дело пропавших девушек, о которых все уже давно забыли. Потому-то Истомин мог отправить Ягелева для дальнейшего расследования дела, чтобы ни одна лишняя информация не просочилась наружу.

— Ладно, Василич, прорвемся, — успокоил своего друга Овсянников. — Поскольку нас в очередной раз отстранили от дела, пойду домой и высплюсь. Утро вечера мудренее.

14

Утро вечера мудренее… Глупей этого утра в энской милиции еще не было. Прибыл Ягелев, начальствующе прошелся по коридорам отдела, прямиком, минуя оперативников, зашел к начальнику и, преисполненный чувством собственного достоинства, положил перед ним на стол лист бумаги, где от руки было написано:

«В связи с особо опасными деяниями, совершенными Барагозовым, а также специфичностью и сложностью расследования подобных преступлений, к подозреваемому, кроме следователя прокуратуры, допускать только старшего оперуполномоченного подполковника милиции Ягелева, который имеет колоссальный опыт раскрытия таких преступлений, и оперативное сопровождение дела вплоть до суда доверить ему. Истомин В.К.»

Недавно назначенный начальник милиции, слабый по натуре человек без особых принципов, до дрожи боящийся прокуратуры, заискивающе улыбнувшись приезжему оперу, на письме поставил резолюцию:

— «Начальнику дежурной части Соколову В.И.

Исполнить указание прокуратуры».

Теперь доступ к подозреваемому для местных оперативников был закрыт наглухо.

Ягелев же за дело взялся рьяно. Он, закрывшись в кабинете, специально выделенном для него, целыми днями пропадал там вместе с подозреваемым. Местные милиционеры таскали им еду и спиртное, из кабинета периодически можно было слышать хохот Ягелева или подозреваемого. Изредка приезжий опер с Барагозовым выезжали на места, которые указывал подозреваемый, но трупы девочек так и не были обнаружены. Когда таким образом прошло более полумесяца, Смирный и Овсянников поняли, что убийца водит Ягелева за нос и не намерен выдавать места сокрытия своих жертв.

Однажды Овсянников, улучив момент, когда дежурным по отделу заступил его хороший знакомый, ночью в следственном кабинете встретился с Барагозовым. Тот встретил его настороженно, нехотя отвечал на вопросы и вообще не хотел общения с оперативником.

— Почему до сих пор не указал могилы девочек? — спросил его опер.

— Какие могилы? — театрально вскинул голову убийца. — Мне нечего показывать, я их не убивал.

— То есть как?! — опешил оперативник. — Ты же сам рассказывал об этом.

— Ничего я не рассказывал, — мотнул головой Барагозов и громко крикнул:

— Эй, дежурный, отведи меня обратно в камеру. Вам же дано указание, что со мной работает только Юрий Александрович.

Дежурный подошел к собеседникам и развел руками:

— Слава, придется заканчивать разговор.

Скрипя зубами, оперативник покинул следственный кабинет.

Наутро был скандал. Ягелев по доносу Барагозова пожаловался начальнику отдела, что Овсянников пытается помешать «глубокой разработке» обвиняемого и требовал наказать виновных. Руководитель вынужден был объявить дежурному выговор «за допуск постороннего лица к обвиняемому в совершении особо тяжкого преступления», а оперативник отделался замечанием.

— Я, оказывается, «постороннее лицо», — горько сыронизировал над собой Овсянников при встрече со Смирным. — Я — человек, который раскрыл это преступление — оказался лицом, который не имеет к этому делу никакого отношения.

— Говорят, что он начинает отказываться от своих первоначальных показаний, — высказал свои опасения Смирный. — Очевидно, адвокат его надоумил.

— Не только адвокат, — со злостью бросил оперативник. — Как пить дать Ягелев тоже приложил к этому руку. Как мы и думали, дело разваливается.

Поздней осенью, закончив со всеми следственными мероприятиями в городе Энске, обвиняемого этапировали в следственный изолятор области, вместе с ним уехал и Ягелев.

Настал день коллегии областного управления милиции. Руководитель, немолодой генерал, окинув суровым взглядом собравшихся сотрудников в зале коллегии, объявил:

— Сейчас с уголовного розыска выступит подполковник милиции Ягелев, который в городе Энске раскрыл