отстранения от него, отказывающегося признать его существование. Он тогда много думал об этих снах, мучительных, как кошмар.

Были здесь несколько потомков крещеных евреев. Заглянуть к ним в ранний вечерний час показалось ему почему-то еще более безнадежным делом. И вот так, незаметно для самого себя, он снова очутился в баре, где работала Гиль. Ее не было. Из динамиков плескало навязчивой дешевой мелодией. Какая-то опустошенность стояла в сумраке, вместе с кислой табачной вонью.

Первая рюмка поправила его сразу. Он собрался заказать вторую. Только повернул голову — и увидел Гиль с молодой компанией. Ничего примечательного, если б не две девицы. Такие ошиваются во всех барах. Они двинулись в правый угол, где стояла длинная скамья.

— Присаживайтесь, братики, присаживайтесь, — пригласила Гиль тем тоном, который в ходу у горничных. И заметила его, в то время как они повалились на скамейку, нарочито небрежно и лениво.

— Вы здесь! — подошла она к нему. — Я привела молодых, приятное племя. Не хотите ли познакомиться?

— Кто такие?

— Из наших, — с любезностью бар-дамы сообщила Гиль. — Метисы самого наисимпатичнейшего сорта. Гиль была в хорошем настроении и объявила: Будьте знакомы — Бруно из Иерусалима.

Ее восклицание не произвело никакого впечатления. Они пришли справлять день рождения Эрвина и были заняты своим весельем. Отозвалась только худенькая неряшливая девица с потным лбом:

— Любопытно, из Иерусалима!

И подсела к нему, не спрашиваясь. В ее узком личике не было ни одной привлекательной черты. Железные очки на носу только подчеркивали, до чего маленькие у нее глаза.

— Иерусалим, — не обращаясь к нему, сказала она. — Ну, и что там?

— Город как все города, — сыграл в тон ей Бруно.

— А где же сияние, где святость? — спросила она небрежно.

— Живут и здравствуют.

— Что же привело вас сюда, позвольте спросить?

— Это мой родной город, и я приехал посмотреть его.

— Выходит, все мы слеплены из одного теста.

— А вы?

— Я заурядный плод смешанного брака. Метиска без всяких претензий. — Круглые очки поблескивали у нее на носу с легкой насмешкой. Ясно было — хранить свою тайну она умеет. Не желает всерьез говорить об этом.

Тем временем бар постепенно освещался весельем.

У стойки настраивали свои инструменты лилипуты. Они смахивали на детей, попавших в услужение к взрослым.

— И много нашли знакомых? — спросила она словно ненароком.

— Нет, — сказал Бруно. — За годы, что меня тут не было, все изменилось.

— Можно спросить, как вас зовут?

— Бруно А. Это вам что-нибудь напоминает?

— Нет, ничего.

Ее приятели уже сгрудились над бутылкой коньяка и кричали разные слова, с расстояния звучавшие одинаково. Девица на них уставилась. Заметно было, что ей доставляет удовольствие разглядывать их со стороны.

— Сузи, поди сюда посмотри нового человека! — позвала она пухленькую девицу.

Пышка развернулась и произнесла намеренно театрально:

— Кто меня зовет? Кому я нужна?

— Мне, — сказала девица. — Здесь сидит новый человек. Из Иерусалима. Это тебя не колышет?

Пышка вперила глаза в Бруно:

— Здравствуйте, я Сузи. Лучше всего меня вам отрекомендуют мои телеса. Ты говоришь, он из Иерусалима? Интересно. Ужасно интересно. Хотя, в сущности, почему?

— Что ты несешь?..

— Простите, — сказала шутливая Сузи, — забыла, что есть города, которые не чета другим.

— Он, кроме того, отсюда и нашей с тобой породы, и, если не ошибаюсь, чистый, без всяких примесей.

— В таком случае, я отдаю ему честь, — сказала Сузи и отдала честь. — Помилуйте нас за нашу убогость. Мы только полукровки. Мы — совершенство всех изъянов.

Девица прыснула, и Сузи поинтересовалась, о чем смех.

— Спрашиваешь… Ну и язычок же у тебя…

К тому времени Эрвин был уже заключен в объятия обеих девиц, покрывавших его физиономию поцелуями. Подбадриваемые компанией, они чмокали его снова и снова.

На душе у Бруно сделалось совсем кисло. Его приезд сюда теперь казался еще более глупой затеей. И эта компания с ее дурацкими забавами… Коньяк кружил голову, правая рука независимо порхала в такт музыке.

— За какой надобностью вы здесь? — спросила Сузи распутным голосом.

— Ни в чем не нуждаюсь.

— Надо позаботиться о нем, — сказала Сузи своей подружке. — Не то славу еще распустит про наш город. Будет рассказывать, что нет здесь никаких развлечений.

Веселье достигло апогея. Видно, подействовало спиртное. Один из рослых парней декламировал рекламные вирши, остальные вторили ему, по-лошадиному топоча ногами. Ансамбль лилипутов играл теперь мелодические песенки. Лицо у Сузи передернулось гримасой, словно в рот попала испорченная пища.

— Может, прекратите? — взмолилась она. — Тошнит от этого сахарина!

Бруно приготовился встать и идти. От музыки колотило в висках. Снова захотелось уединения. Как хорошо здесь было вчера — никого, ни души. Умеренный хмель тек по жилам, его действие ощущалось во всем теле. Правда, по дороге в гостиницу к нему привязалась старая шлюха и порвала тонкие волокна мыслей. Разозлившись, он покрыл ее скверным словом. Брань не помогла, и потом всю дорогу его выворачивало.

За этим несвязным воспоминанием он заметил, что выражение на лице Сузи переменилось. Она ухватила лицо руками и натянула кожу. Как видно, музыка не давала ей покоя, и таким способом она снова выразила свое неудовольствие. В этом жесте было нечто знакомое до ужаса.

— Одну минуточку, — проговорил Бруно, словно отодвигая в сторону груду барахла, накиданного перед ним, — не старые ли мы с вами знакомые? — И сам изумился своей смелости.

Сузи повернула голову. Проступившее в ней исчезло. Невзрачность и неряшливость бросались в глаза.

— Может быть, — сказала она. — Я работала горничной в отеле ”Континенталь”. И еще официанткой в ночном клубе. Немного поработала на кухне, но затем меня повысили в чине. До кухарок я больше не опускалась. Занятия разные и пестрые, как видите.

— Но как вас зовут? — обратился он непосредственно к ее глазам.

— Сузи. Я ведь вам уже говорила. Скудное гладкое имя. Противное.

— Я спрашиваю фамилию.

— Вы, я вижу, желаете расследовать меня. Извольте, я к допросам привыкла. Итак, скажу вам мою фамилию. Для вашего сведения, их у меня две. Скажу вам секретную. Мое секретное имя Сузанна Кауфман. Мои предки и предки предков — купеческого сословия, торговцы миррой и бальзамом. Красивые негоцианты, изящные купцы, привозившие товар,