Женщина мотнула головой и повторила:

– В стародавние. Когда на земле жили исполины и они страшились гнева Господня.

– Они страшились огненного дождя с небес, – добавил мужчина. – И не уповали на Иисуса Христа. Дождь так и не пошел, а древние люди умерли.

Мы прошли мимо еще нескольких спальных помещений, потом с полмили по стальному коридору, где над дверями были только таблички «СКЛАД», и наконец оказались в тупике. Он заканчивался тяжелой дверью с красной надписью: «ЭНЕРГОИСТОЧНИК. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Мужчина достал из кармана металлическую пластинку, приложил ее к прямоугольнику такого же размера в центре двери и сказал:

– Ключ Царствия.

Дверь открылась, зажегся неяркий свет.

Дальше был более узкий коридор, в котором отчетливо чувствовалось тепло. Собак оставили снаружи, а мы прошли коридором к другой двери. Здесь было еще теплее. У меня на лбу выступил пот, который я не мог вытереть из-за связанных рук.

На следующей двери была табличка большими оранжевыми буквами:

Мужчина приложил к этой двери другую пластинку. Она открылась, и нам в лицо дохнуло жаром. Дальше была еще дверь. На этот раз мужчина вставил карточку в щель, и дверь приоткрылась примерно на два фута. Слепящий оранжевый свет заливал огромное помещение. Помещение без пола. Или с огненным полом. Жар был нестерпим.

– Узри вечное пламя, – произнес мужчина и толкнул меня в спину.

Сердце у меня чуть не остановилось. Не в силах произнести ни слова, я поглядел вниз и за долю секунды, сощурясь, успел различить прямо у моих ног огромное круглое отверстие, а в нем, бесконечно далеко, пламя, как будто и правда солнце.

Я весь обмяк. Мужчина оттащил меня от края, развернул лицом к себе и спросил тихо:

– Хочешь произнести последние слова?

Я глянул в его лицо, спокойное, бесчувственное, потное, и сказал:

– Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет.

Женщина завопила:

– Господи, Эдгар! Господи!

Мужчина строго посмотрел на меня и спросил:

– Откуда ты знаешь эти слова?

Я пытался придумать ответ, но в голову приходила только правда, которую, я знал, они не поймут. И все равно я сказал:

– Прочел в Библии.

– Прочел?! – переспросила женщина. – Ты умеешь читать Писание?

Я чувствовал, что если не отойду от двери сию же минуту, то умру от жара. На лице мужчины отражалась то ли боль от раскаленного воздуха, то ли сомнение.

– Да. Я умею читать писание. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Я умею читать что угодно.

Несколько ужасных мгновений мужчина в задумчивости кривил толстое лицо, затем потянул меня прочь от огня и закрыл дверь. Мы прошли вторым коридором. Здесь дверь за нами закрылась сама, а воздух был уже не таким жарким.

– Ладно, – сказал мужчина. – Мы пойдем к книге и посмотрим, сможешь ли ты ее читать.

Он достал из-за пояса нож и разрезал веревки у меня на руках.

– Мне прежде надо найти Барбоску, – сказал я.

Она отыскалась в середине «Сирса», и я взял ее на руки.

* * *

По пути от Озера огня мы прошли еще фонтан. На выходе из «Сирса» мы вновь оказались перед фонтаном, и мне вспомнилась сцена из старинного фильма: в «Царе царей» актер Г. Б. Уорнер просит человека по имени Иоанн «окрестить» его, окунув в реку. Это явно был момент большой мистической значимости. Мои шаги по большому пустынному коридору казались совсем легкими. Я шел между мужчиной и женщиной, но руки у меня были развязаны. Собаки не издавали ни звука, слышны была только наша ровная поступь да тихая музыка из невидимых репродукторов. И тем громче различался плеск водной струи, которая изящной дугой падала с высоты в бассейн.

Я вспомнил Иисуса, бородатого, с ясным спокойным взором, в реке Иордан, остановился и сказал:

– Я хочу креститься. В этом фонтане.

Голос мой звучал звонко и сильно. Я смотрел на большой круглый бассейн и чувствовал на лице водяную пыль.

Краем глаза я видел, как женщина, словно во сне, опустилась на колени, и при этом ее широкая, длинная джинсовая юбка медленно раздулась, как воздушный шар. Слабым голосом женщина выговорила:

– Господи. Дух Святой внушил ему эти слова.

Мужчина ответил:

– Встань, Береника. Наверняка ему кто-нибудь их сказал. Не все хранят церковные тайны.

Я обернулся. Женщина вставала, одергивая синий свитер на широких бедрах.

– Но он узнал купель. Узнал место святой воды.

– Я тебе говорю, – сказал мужчина, однако с ноткой неуверенности в голосе. – Он слышал про это от кого-нибудь из других шести городов. Если Балены не оступаются, это не значит, что не оступаются Грейлинги. Многие Грейлинги могли ему сказать. Черт, может, он и сам Грейлинг. Может, они прятали его от церкви.

Женщина мотнула головой:

– Окрести его, Эдгар Бален. Ты не можешь отказать в таинстве.

– Знаю, – тихо ответил он и начал снимать джинсовую куртку, потом сказал мне: – Сядь на край.

Я сел на край фонтана. Женщина опустилась рядом на колени, сняла с меня сперва ботинки, затем носки и закатала мои брюки. Потом она села по одну сторону от меня, мужчина, уже без куртки, по другую. Оба разулись и тоже сняли носки. Собак они спустили с поводков, и те просто стояли и смотрели на нас и на Барбоску, которая свернулась клубочком на полу.

– Ладно, – сказал мужчина. – Войди в купель.

Я шагнул через бортик в воду. Она оказалась холодной. Теперь я разглядел, что в этом фонтане на дне выложена исполинская рыба, вроде той, что я нашел и съел на берегу: серебристая рыба с плавниками и жабрами. Вода доходила мне до колен, одежда вымокла от брызг. Мне было холодно, но хорошо.

Я смотрел на огромную рыбу, на которой стоял, и тут подошли те двое. Мужчина нагнулся и зачерпнул двумя руками воду. Потом я ощутил его раскрытые руки у себя на голове. Вода лилась по моему лицу.

– Крещу тебя в имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – сказал мужчина.

Женщина положила мне на макушку свою большую мягкую ладонь.

– Аминь и благодарение Господу, – тихо проговорила она.

Мы вылезли из фонтана. Я ждал, вместе с мужчиной, собаками и Барбоской, а женщина ушла в «Сирс» и скоро вернулась с полотенцами. Мы вытерли ноги, обулись и молча пошли дальше.

Ощущение легкости усилилось. Я чувствовал себя и отрешеннее, и в то же время больше в настоящем. И окружающее, и то, что во мне, воспринималось одинаково четко и ясно. Я знал, что пересек невидимую черту, которая ждала меня с самого ухода из Огайо, и теперь вступил в некие символические края, где жизнь моя легка, «как перышко на ладони около глаз», и где важно одно: мой опыт, мое собственное, незамутненное наркотиками восприятие. И если за это придется погибнуть в Озере огня, то цена приемлема.