“Это было своего рода слабостью Бориса. Он испытывал к ним особую симпатию. Возможно, его желание помочь математикам было подсознательным. Он тоже хотел быть математиком. У него имелась склонность к тому, чтобы заниматься чистой математикой. Возможно, он мечтал заняться абстрактными разделами математики. С другой стороны, сильная черта его характера заключалась в том, что он всегда был очень практичным человеком”[15].

Интерес Березовского вспыхивал, а потом неожиданно пропадал. Иногда ему не удавалось сохранить интерес даже к собственным проектам. Однажды, вспоминал Гродский, институт охватила политическая лихорадка, и его сотрудники начали проводить выборы во внутренний совет. Березовский “тоже загорелся этим и включился в игру. Потом он неожиданно потерял интерес. “Послушайте, ребята, бросьте это, — сказал он. — Какое это имеет значение? Это все ерунда. Нам не следует этим заниматься!”

Тем не менее Березовский постоянно стремился повысить свой собственный статус. Его обаяние, откровенность, хитрость и энергия были ценными качествами. “Статус определяют различные показатели, — рассказывал Ослон, — ученые степени кандидата и доктора наук, ученые звания доцента и профессора, а также премии: премия Ленинского комсомола, Государственная премия, Ленинская премия. Человек, который хочет подняться по этой лестнице, должен получить все это. Это символы, как корона и трон короля. Нужно потратить уйму времени, чтобы получить эти символы, но, получив их, можно начинать думать о следующем шаге”.

Левин сказал, что даже написание и защита докторской диссертации — это скорее кампания лоббирования, а не научный поиск. “В те годы этот процесс носил скорее политический, нежели научный характер. И нужно сказать, что с политической стороной Березовский справился блестяще”{118}.

Березовский сосредоточил внимание на получении престижных премий. Его первой целью была премия Ленинского комсомола, и он ее получил. Затем он предпринял попытку получить Государственную премию, но это оказалось гораздо труднее, потому что ее присуждала специальная комиссия. Чтобы получить премию, ему пришлось активно этого добиваться. Умение убеждать имело не меньшее значение, чем наука. Богуславский рассказывал мне, что Березовский направил всю свою энергию на получение награды: “Он налаживал связи с людьми, получал отзывы, получал различные важные документы в поддержку своей кандидатуры”. Но Березовскому не удалось получить премию, вспоминал Богуславский: “Конкуренция оказалась слишком серьезной”.

Березовского это не испугало. Он сказал Богуславскому, что уже принял решение о следующем шаге — Нобелевской премии.

“Его истинной целью была Нобелевская премия, — рассказывал Богуславский. — Он установил планку на этой высоте и действительно думал о том, как покорить эту вершину. Он потратил уйму времени и сумел набрать молодых талантливых ребят из университета, создать научный коллектив, способный решать проблемы методом мозговой атаки. Он не был настоящим ученым с точки зрения выполнения конкретной работы с применением научных приемов и методов. В этом он был не силен. Но к некоторым идеям он подходил творчески, как в случае с привлечением талантливой молодежи к выполнению текущей работы. Он хорошо знал, какое направление работы выбрать и как найти решение, позволяющее претендовать на Нобелевскую премию. Это была не шутка. Это был абсолютно реальный замысел”.

“Знаете, что остановило его? — спросил Богуславский. — Перестройка. Она открыла другую возможность. Если бы благодаря перестройке в его жизни не возникла перспектива коммерческого успеха, он гонялся бы за Нобелевской премией до самой смерти”[16].

Путь Березовского к богатству начался с простой потребности — потребности в автомобиле. В начале 1980-х личный автомобиль в Москве имелся далеко не у многих. У Богуславского были старые красные “жигули”. Березовский очень хотел иметь эту машину.

“Жигули” представляли собой модифицированную модель малолитражного “фиата”. Они производились с 1970 года на колоссальном сборочном конвейере в городе Тольятти на берегу Волги. Город был назван в честь лидера итальянских коммунистов. Тут находился Волжский автомобильный завод — сокращенно ВАЗ, — обладавший всем необходимым для самостоятельной сборки автомобилей оборудованием, которое купили у итальянской фабрики ФИАТ. У Березовского как представителя своего института были деловые связи с производственным объединением “АвтоВАЗ”[17], и он предложил Богуславскому сделку. Он отправил бы старые красные “жигули” в Тольятти, где их полностью бы отремонтировали — это казалось тогда несбыточной мечтой, потому что достать запасные части было практически невозможно. Сделка, предложенная Березовским, заключалась в следующем: он устраивает ремонт машины, после чего машина становится их общей.

“Я сказал: хорошо, прекрасно, — рассказывал мне Богуславский. — Мне не нравилась эта паршивая машина, которая была настолько старой, что ломалась каждый день. Машина стала бы как новая. Помню, я спросил его: кто доставит машину из Москвы в Тольятти?”

Березовский, только что получивший водительские права, ответил, что он сам проедет тысячу километров до автомобильного завода. Богуславский был в недоумении. “Неужели ты сможешь? Ты получил водительские права всего два дня назад! Ты же не доедешь!” Богуславский настоял на том, чтобы, прежде чем взять машину, Березовский показал, что он действительно умеет ее водить. Они устроили испытание. Богуславский остановил машину на подъеме и поставил ее на ручной тормоз. Он предложил Березовскому сесть в машину, завести ее и тронуться с места, не откатившись назад.

Березовский не справился с заданием — машина откатилась. Но он пустил в ход свое обаяние. “Он очень настойчив, когда хочет добиться своего, — вспоминал Богуславский. — Он сказал: “Леонид, не волнуйся. Все будет прекрасно! Разреши мне поехать в Тольятти!” И Богуславский уступил.

Машина вернулась как новая, и Богуславский не задавал никаких вопросов. Они пользовались машиной по очереди; одну неделю на ней ездил Богуславский, другую — Березовский. Вскоре Богуславский заметил: за неделю он проезжал пятьсот километров, а Березовский — три тысячи. Остановить комету было невозможно. “Я не могу выразить, как я был тогда счастлив”, — вспоминал о том времени Березовский{119}.

Социализм в Советском Союзе вырождался, и власти возлагали большие надежды на то, что научные исследования могут спасти его. Центральные органы планирования и партийные идеологи надеялись, что с помощью науки — результатов исследований, математических формул, лучших умов — удастся положить конец длительному экономическому застою. Институт проблем управления был тесно связан с советскими заводами, и каждый ученый старался доказать, что его наука позволила добиться практических результатов в экономике. Эти сложные отношения в русском языке выражаются словом внедрение. Другими словами, в науке все должно получать практическое воплощение.