– Прошу прощения, вы американец?

Он остановился, обернулся и улыбнулся – нет, не американец.

– Извините, я поняла, когда заговорила, ну, по-английски, в том смысле, что вы не похожи на того, кто говорит на кантонском диалекте, но все возможно, извините, это бесцеремонно, но я не должна была думать, что… но это… в любом случае, я не хотела вас обидеть.

– Вы меня не обидели, мэм.

Я снова улыбнулась, последняя отчаянная попытка, подталкивая его: давай, давай, давай же! Он улыбнулся в ответ и повернулся, чтобы уйти.

Я мысленно выругалась и поклялась проследить за ним до гостиницы, встретить его в баре или за ужином, положить между нами эту чертову книгу или, может, газетную вырезку со статьей о стрельбе на причале, или что-то, хоть что-нибудь, чтобы привлечь его внимание.

Тут он остановился и спросил:

– Вы можете идти, мэм? Вам нужна помощь, чтобы дойти до такси или автобусной остановки?

Я сильнее оперлась на свой одинокий костыль, улыбнулась и ответила:

– Нет, спасибо. У меня на работе произошел несчастный случай, но сейчас все нормально, действительно, все не так плохо, как кажется со стороны.

– Хорошо, – неуверенно пробормотал он, и снова было пошел, и опять остановился, оглянувшись.

– Извините меня, книга, которую вы читаете… Вы… Вы нашли ее в Гонконге?

– Да, – ответила я. – Купила у букиниста на улице Хомантин. А вы ее читали?

– Да, много раз.

– Я ее еще не закончила, но мне кажется, это своеобразный выбор книги, в том смысле, что если вы ее часто перечитывали.

– Это не… Она имеет отношение к моей работе.

– А кем вы работаете?

– Инспектором полиции.

– Ой, извините, я и понятия не имела! В Гонконге?

– Нет. В Интерполе.

– Серьезно? Я и не думала, что в Интерполе есть инспекторы. Ой, извините, я опять вас обидела. Я все время вас обижаю, да? Э-э… может, начнем разговор снова?

Я – моя улыбка.

Я – моя красота.

Лука Эвард, человек, проживающий жизнь среди наглаженных рубашек, аккуратно свернутых трусов и выдавливаемой с конца тюбика зубной пасты, посмотрел на меня, потом поглядел на море и, возможно, в тот момент подумал о воровке, за которой он гонялся по всему свету, которая оказалась на причале во время ночной стрельбы, и ему стало интересно, утонула ли она тем вечером или все-таки выжила и думает о нем.

И он снова посмотрел на меня.

И спросил:

– Можно помочь вам поймать такси?

– Не надо, моя гостиница тут рядом.

– Какая?

– «Саузерн».

– Я тоже там остановился.

– Правда? Вот это совпадение. В таком случае, вы меня премного обяжете, если поможете добраться до бара.

Слова, характеризующие мое поведение:

• Одержимая

• Нуждающаяся

• Непрофессиональная

• Преследующая

• Манипулирующая

• Жестокая

Слова, характеризующие Луку Эварда:

• Обыкновенный

• Аккуратный

• Энергичный

• Невознагражденный

• Социально пассивный

• Одинокий

• Одержимый

Он не их тех, кто станет выпивать с незнакомой женщиной в чужом городе, как бы она ради него ни разоделась. Он не из тех, кто примется откровенничать о себе, о своей жизни и о своих страхах. Не из такого он теста.

Давайте выпьем, предложила я. Мы оба – чужаки в чужом краю и читаем одни и те же книги. Я – женщина и меня ранили, так что выпейте со мной.

Ну, разве что один стаканчик, согласился он, наконец. Я вообще-то не пью в гостиничных барах.

За третьим бокалом вина я спросила:

– А вы женаты?

– Нет, – ответил он; язык у него развязался от хорошего австралийского вина. – Вот уже три месяца как разведен.

– Извините, – сказала я, почувствовав легкий проблеск чего-то, похожего на… удивление? Я не рассчитала возможность присутствия в его жизни иного, кроме его работы – и кроме меня.

– Мы просто тихо разошлись, – объяснил он. – У меня работа, у нее тоже – сами знаете, как это бывает. А вы?

– Не замужем, – ответила я. – Так мне больше нравится. Расскажите мне лучше об этой книге – «Лимон и волна». Почему вы ее так часто перечитываете?

Он улыбнулся куда-то в пространство, подцепил с блюда жареного кальмара, оглядел зал, где мы сидели, изучая людей, убранство, звук и свет. Все столики были из стекла, под ними бежали синие огоньки, отбрасывавшие причудливые тени от тарелок и высвечивая очертания его подбородка и шеи.

– Мне кажется, она написана убийцей, – объяснил он. – В восемьдесят девятом году по Австрии прокатилась волна убийств – четыре женщины и один мужчина, умерщвленные одним и тем же способом. Один человек подпадал под подозрение. Полиция хотела его арестовать, но фактических улик оказалось недостаточно, так что его пришлось отпустить. Он уехал из страны три недели спустя, а потом, в девяносто третьем году, вышла эта книга, и хотя имена были изменены, в полной неприкосновенности осталась хронология, способ убийства, все до мельчайших деталей: где остались лежать тела жертв, типы узлов в петлях, которыми их душили, размер и марка лезвия – все-все-все. Повествование изложено с точки зрения полицейского, но ему так и не удается поймать убийцу, в конце концов он начинает им восхищаться и сам становится убийцей, увиденное превращает полицейского в душегуба. Я был членом следственной группы, пытался вычислить этого писателя – Р.Х., – но он ускользнул и скрылся где-то в Северной Америке. Мы подключили ФБР, но опять же, что у нас было? Ничего. Художественное произведение. Вероятно, убийца смеялся в лицо тем, кто не мог его поймать. Полет фантазии извращенного ума. Нельзя же арестовывать человека за художественный вымысел, так ведь?

– Если вы ничего не можете поделать, зачем тогда так часто это перечитываете?

Удивление: вопрос поразительно смешной.

– В качестве предупреждения, – ответил он. – Чтобы помнить. Помнить о тех, кто погиб, и чьего убийцу мы так и не передали в руки правосудия.

Правосудие: форма осуществления справедливого и праведного суда. Зиждется на моральном принципе определения законопослушного поведения.

Определяет заслуженное наказание или воздаяние.

Я оценила свое понимание правосудия и места для себя там не нашла. Но опять же, вершить правосудие: действовать или относиться по справедливости. Оправдывать или же вести себя в соответствии со своими способностями или возможностями. Нельзя отрицать того, что в жизни я вела себя неправедно, но воздавала ли я по справедливости?