Я спросила:

– Хотите еще по бокальчику?

Не надо бы ему.

Он… это… он не из таких.

– Я вчера вечером была одна, – ответила я, – и завтра тоже буду одна. А вы?

Его ладонь, по-прежнему накрытая моей.

– Хорошо, – сказал он. И затем: – Ладно.

Забудь считать.

Забудь вспоминать.

Я забыла свой возраст. Все документы с моим лицом на фото – поддельные.

Я забыла своих друзей, как и они забыли меня.

Я забыла смену лет, да и к чему они мне?

Годы не запомнят меня.

Мое лицо исчезает из памяти людей.

Остаются лишь мои дела и деяния.

На седьмой день пребывания Рэйфа Перейры-Конроя в Токио я последовала за ним на поединки по сумо.

Традиционные искусства в Японии: сумо, карате, кендо, дзюдо, кюдо, кабуки, оригами, аранжировка цветов.

Иерархия. Дивизион сумо организован с военной субординацией и дисциплиной. На самой нижней ступени стоят дзёнокути, затем идут макусита и дзюрё. В любое время насчитывается лишь сорок два элитных макуучи, чьи поединки транслируются по телевидению и чья продолжительность жизни по крайней мере на десять лет меньше, чем в среднем по стране.

Номи-но Сукунэ, синтоистское божество сумо. В далекие времена борцы проводили свои поединки рядом с храмами, дабы вырос хороший урожай, а судьи до сих пор освящают дохё бросаемой солью.

Было ли Рэйфу до этого всего дело, когда он садился в ВИП-зоне на подушки и чистые коврики-татами рядом с борцовской площадкой? Вероятно, нет. Я наблюдала за ним в маленький бинокль, сидя на деревянной скамье на самом верху зала. Он являлся почетным иностранным гостем, которого привезли на сумо с целью развлечь и ублажить, дабы ему было о чем рассказать друзьям по возвращении домой. Я видел поединки сумо, да-да, видел; а понял ли что-нибудь? Да нет, конечно же, но я там был, теперь я проникся Японией, да-да, именно проникся.

На данном после этого приеме я слушала болтовню, кружа по залу.

Я лучше и ближе узнавала обладателей «Совершенства».

Она: идеальные зубы, идеальная прическа, идеальная улыбка, идеальная одежда, подобранная в соответствии с модой и носимая с идеальной грациозностью.

Он: шелк и хлопок, ослепительная, режущая глаза белизна рубашки, идеальный бокал с идеальным напитком в одной руке, идеальная женщина, держащаяся за другую руку.

У вас есть «Совершенство»?

(– О, да! – отвечала женщина с хирургически зауженной талией. – Оно изменило мою жизнь.)

(– Оно касается не только отношения к самому себе, – добавил мужчина, которому я подлила в бокал шампанского. – Оно относится к общению с людьми вроде меня. С лучшими из лучших.)

Вежливые хлопки аплодисментов, и на помост вышел мужчина в полном облачении жреца синто – оранжевом с желтым кимоно и в высоком, покрытом лаком головном уборе – и на изысканном ровном японском поблагодарил всех пришедших.

– По примеру и на пути к богам, – продирался сквозь сложные словесные конструкции его речи переводчик, – мы ищем самоочищение от низменных деяний и грехов. Мы смываем греховные помыслы, недостойные и греховные деяния и в конце выходим лучезарными. Каждый ребенок, родившийся в Японии, вне зависимости от вероисповедания, с восторгом принимается в святилище и делается членом семьи, которому дается имя для благословения и защиты его духами. Именно в этом духе – восторженно принимающем и очищающем – я с гордостью называю господина Перейру-Конроя другом и заявляю, что работа, которую он делает в Японии, помогает мужчинам и женщинам совершенствовать их души.

Сначала Дубай, теперь вот Токио. У Рэйфа дел невпроворот.

– «Совершенство», – продолжил японец после паузы, – делает людей лучше.

Я уже было собралась уходить, как вдруг столкнулась с Филипой Перейрой-Конрой, одетой в черное, с бокалом в руке. Коротко подстриженные ногти, высокая прическа. Она встала у меня на пути и сказала:

– Здравствуйте. Я увидела, что вы одна. Вы кого-нибудь здесь знаете?

В голосе ни обвинения, ни злобы – просто женщина заметила незнакомого человека и поинтересовалась, не нужно ли ему общество.

Прямо как в Дубае.

– Здравствуйте, – ответила я, протягивая руку. – Меня зовут Хоуп.

– Филипа.

– Я знаю, я изучала одну из ваших работ, доктор Перейра.

Она чуть заметно приподняла бровь, нервно одернула кончик рукава.

– Действительно? Я не думала… Какую именно?

– Я читала вашу статью о когнитивной реконструкции и упрочении. Очень интересно даже для непрофессионала.

– А вы не профессионал?

– Да вот, прочла за компанию.

Улыбка – неожиданная, широкая, исчезнувшая столь же быстро, как и появилась, запрятанная под хорошими манерами и этикетом.

– Я тоже.

– Я так понимаю, вы разрабатываете подходы и процедуры?

Слишком все быстро, слишком явное выуживание информации. В ответ – подозрительность, легкий наклон тела. Все прекрасно: если это случится, я уйду, сделаю круг по залу, вернусь к ней и предприму еще одну попытку, установив большую доверительность в разговоре. Это слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать.

Она несколько раз постучала указательным пальцем по ободку бокала, и я засомневалась, заметила ли она хоть что-нибудь.

– А у вас есть «Совершенство»? – наконец спросила она.

– Да.

– А вы…

– В Клубе ста шести? Да.

– Тогда вы уже знаете о подходах и процедурах.

– Еще нет. Я не успела назначить встречу. В последнее время я была очень занята – дела семейные.

– Семья – это очень важно.

Мантра, заученная наизусть, и когда она говорит, то не смотрит на своего брата, не выражает слова движениями тела, но стоит прямо, неподвижно и смотрит на меня. Я быстро двигаюсь дальше, и она этому рада.

– Можно спросить: откуда взялась идея о «Совершенстве»?

Она чуть поднимает взгляд, голова вверх, подбородок вперед.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… что вас на это подвигло?

Недолгое молчание. Затем:

– Мой брат. Он… просто ребенок, мне казалось, что ребенок… Наш отец очень любил его, понимаете, и он всегда считал, что мир может что-то выиграть от этого его… качества.

Грусть. Она улыбается, стоит неподвижно и прямо, но это не бойкие слова женщины, которую я видела в Дубае. Здесь были боль, оправдание и пустые провалы на месте правды. К моему удивлению, мне захотелось коснуться ее, но я лишь сильнее сжала в руке бокал.