Удивление?

— Не уверена, — эти два слова дались с трудом. Язык отказывался подчиняться Тельме. Как можно оскорблять отказом того… кого?

Отец?

Или дядя? Кто там еще имелся в анамнезе? Дед? Сколько вообще лет этому типу… у нелюдей возраст определить сложно, а он, пусть и привык притворяться человеком, но Тельма знает правду.

Так сколько?

Слегка за тридцать?

Нет, это возраст маски, которая не стареет.

Сто тридцать?

Двести?

Или много больше? Никто ведь не знает, сколько на самом деле живут альвы… или цверги… или создания Сумерек, чья кровь взывает ныне в Тельме.

— Я в своем праве, — он обращался не к Тельме, но ко Зверю, который выглянул из Мэйнфорда и оскалился, готовый драться. — Но я могу пообещать, что не заберу ее… если она сама того не захочет.

— Не захочу.

— Упрямая… это хорошее качество. Но не спеши отказываться, девочка, не зная, что тебе предложат.

Чутье подсказывало, что ничего хорошего.

— Но раз так, — легкий поклон, — я позволю себе удалиться. И дать один совет. Почаще оглядывайтесь на тех, кто стоит за спиной… а у тебя, девочка, будет с полминуты… используй их с умом.

Он не исчез.

Не растворился тенью.

Он воспользовался дверью, за которой Тельма увидела край серой лестницы. И, обернувшись на пороге, сказал:

— Полминуты… поспеши.

Полминуты — это немного.

Всего-то тридцать секунд. И сорок ударов сердца. Больше, если сердце это растревожено, если колотится, что сумасшедшее… полминуты — слишком мало, чтобы растратить их попусту.

Шаг.

И Мэйнфорд, который шагает следом.

Запах валерьяны, корня пустырника. Туалетной воды и пота. Духов. Жасмина… женщина застыла, вцепившись в клатч, и теперь она как никогда походила на куклу.

Огромную куклу в дорогом наряде.

Она была глуха и слепа.

Безмолвна.

И Тельма испытывала преогромное желание отвесить ей пощечину. Все равно ведь женщина не узнает. Низкое желание.

Недостойное.

И Тельма легко с ним справилась. Она взяла женщину за руку, удивляясь попутно, что рука эта тепла. Пальцы тонкие. Ногти идеальной формы покрыты прозрачным лаком.

Троица колец.

Ничего вычурного. Вызывающего. Нет, каждое — по-своему произведение искусства. Тельме завидно? Пожалуй, что да. Но за зависть не стыдно.

— Что ты…

Время уходит. А Тельма тратит его впустую. Она сдавила пальцы и закрыла глаза. Так проще сосредоточиться. Нырнуть… нет, не в ненависть. Он, ее очередной новообретенный родственник, украл ее, как и иные эмоции. А пробиваться сквозь пустоту…

Плотная.

Не туман, скорее — пуховое одеяло, в котором душно. И все же… полминуты… сколько уже прошло? Много. Но этот шанс Тельма не упустит.

Должно же было остаться хоть что-то?

Разочарование.

…почему он еще жив? Ее первенец. Сын, которого она не желала, вынужденная жертва богам. Беременность была мучительна. Постоянная тошнота. Головокружения. И обмороки… любезный супруг, вдруг ставший чрезмерно занятым… между ними никогда не было любви, и это нормально, но мог бы поддержать жену. А он компаньонку нанял.

Дура.

Только и способна, что читать глянцевые журналы. А от журналов мутит.

…роды. Тяжелые, болезненные… и целители не способны помочь… ребенок с обвитием. Если бы он умер тогда, всем стало бы легче. Но нет, выжил… и за жизнь цеплялся.

Цепляется.

За разум тоже.

Мешает. Если бы не отец и его болезненное пристрастие к экспериментам… а ведь он почти понял, почти дошел до истины. Всегда считал ее дурой. Интересно, что бы сказал, дознайся до правды…

Поток мыслей горек, как полынная настойка, но Тельма пьет ее жадно. Позже она разберется со всем, а теперь…

…случайное знакомство.

…роман или… не роман, но пара встреч, которые никого и ни к чему не обязывают. Супружеская верность? Как можно быть верным тому, кто прикупил для своей девки дом. Да и… он готов сквозь пальцы смотреть на игры жены, если она окажет ему подобную же любезность.

Она окажет.

Ей не сложно. Супруг скучен, а ей иногда хочется почувствовать себя женщиной.

…Гаррет похож на отца. На настоящего отца. И эта тайна обходится дорого. Супруг готов признать ребенка, он недоволен, но слишком слаб, чтобы выказать это недовольство в глаза.

И покупает любовнице жемчуга.

Пускай.

…и какая ему разница? Никакой… отец же бесится. Только взглянул на младенца — ради его визита, между прочим, пришлось отложить пару мероприятий — и сплюнул. Бросил сквозь зубы:

— Шалава…

Он никогда не стеснялся в выражениях, маразматичный старикашка, к сожалению, слишком здоровый, чтобы просто избавить мир от своего присутствия.

Но отец не выходит в свет.

Презирает.

И слухи… слухи всегда будут, но останутся лишь слухами. А чек на рождение внука все же выписал. Правда, мог бы сумму и побольше поставить. Сидит на миллионах, а сам…

…рожать она не хочет. Она исполнила свой долг дважды, и этого достаточно, но разве судьбу обманешь? Она — ехидна.

Тварь подгорная.

Скалится прозрачными зубами, норовя укусить протянутую руку.

Мысли путаются, мешаются… она ведь была осторожна. Предельно осторожна. И супруг давно уже остыл к постели. Впрочем, он никогда не отличался темпераментом, но ныне и о любовницах изволил забыть. Только и интересны, что биржевые игры. Еще один извращенец…

…романы случались, но и тогда она не забывала предохраняться. Настолько, насколько это вообще было возможно. А тут… маскарад и танцы… шампанское, которого было чуть больше, чем следует. Это все оно, шампанское, виновато. Ударило в голову.

Заставило шагнуть навстречу маске.

Как твое имя?

А твое?

Имена легко выдумать, а с ними и новую жизнь, беззаботную, безоблачную. В этом сама суть Карнавала. И никто не осудит…

…быстрый секс в коридоре. Смятое платье… стразы и жемчуга. Стоны. Сладкий привкус мороженого на его губах. И еще одна встреча, после полуночи, когда уже не стоит торопиться.

Экипаж.

И гостиница, где привыкли молчать.

Номер на двоих. Снова шампанское. Клубника во льду. Постель… главное, нарушив правила Карнавала, маску оставить. Так ведь даже интересней… а потом беременность. И получается, имени отца своего ребенка она не знает.