Механик резался в карты с парочкой санитаров.

Морг находился близко. И при желании Мэйнфорд узнал бы не только количество мертвецов, он сумел бы заглянуть в лицо каждому.

Удивительно.

И пугает.

Видел он и то, что находится выше. Этаж за этажом. Кабинеты. Приемные. Холл. И пяток операционных. Комнаты для отдыха. Целителей, медсестер и пациентов… людей было много, и это несколько пугало Зверя.

Внизу он чувствовал себя более… уверенно?

— Послушай, — Мэйнфорд сумел отвлечься от созерцания чердачного этажа с лифтовой и нетрезвым лифтером, прикорнувшим на древнем топчане. — Ты должен отступить.

Зверь заворчал.

Он не желал отступать. Он слишком долго сидел взаперти, наблюдая за человеком, который был слишком слаб, чтобы приказывать.

— Нам следует проявить осмотрительность. Притвориться, что мы такие, как прежде. Иначе нас здесь запрут.

Зверь оскалился.

Он не позволит больше себя запирать. Никому и никогда.

Хватит.

Он силен. И уйдет. Ни коридоры, ни двери его не удержат, как не удержит и сам Мэйнфорд. Зверь готов избавиться и от него. Это не сложно.

— Попробуй, — Мэйнфорд тоже умел показывать клыки. — Но не здесь. Ты думаешь, что силен? Но против любой силы найдется другая. Пусть не один человек… двое, трое… десятеро… нас спеленают. И накачают лекарствами. Скажут, что мы безумны. И будут отчасти правы. Скажут, что мы опасны. И тогда у нас не останется шансов. Ты уснешь. Мы оба уснем. И весь остаток жизни, уверяю, недолгой, проведем во сне. Пожалуйста… я не собираюсь отказываться от тебя.

…не слышал.

…не желал слышать, хотя Зверь кричал. Ему было плохо в клетке.

— …теперь все изменится. Нас ведь двое. И мы сумеем их обмануть… надо только…

Зверь не дослушал.

Он рванулся, ударив в дверь плечом, и то глухо заныло.

— Перестань…

Рык Зверя, к счастью, вряд ли слышимый кем-то, кроме самого Мэйнфорда, заглушил слова. Зверь подчинится когда-нибудь потом, а сейчас у него имелись иные цели.

Женщина.

И мужчина в белом халате.

Он не пытался сбежать. Конечно. Бежать ему некуда. И не прятался. И страха Зверь не ощущал, лишь любопытство, которое злило неимоверно.

— Мэйнфорд, — женщина стояла между мужчиной и Зверем. Защищала? Зачем? — Ты не мог бы прийти в себя?

Ее голос был спокоен.

Нет, это хорошо, что она не боится Зверя. Ей-то незачем. Но почему мешает? Зверь качнулся, выставил когтистую лапу, но женщина пнула ее.

— Руки убери. И встань.

Мэйнфорд рассмеялся. О да, со Зверем так никто не разговаривал. В принципе, с ним пока еще никто, кроме Мэйнфорда, не разговаривал…

— И успокойся. Это мой брат… как выяснилось, — Тельма произнесла это без особой радости. — Он мне тут кое-чего интересного рассказал. И времени у нас не много.

Она сама шагнула навстречу и поймала Зверя. Сжала его голову ладонями. А ведь руки у нее тонкие. Зверь способен сломать их одним движением.

Это его пугало.

— Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь. Вы оба меня слышите, — теперь она говорила ласково, и Зверь дрожал. Он вдруг осознал свою неуклюжесть и неспособность управиться даже с этим телом. И да, он силен, но настолько ли, чтобы защитить ее?

Чтобы не причинить вреда?

— Мы со всем разберемся. Сами. Но если кто-то кроме Тео…

…Зверь зарычал. Ему не нравилось, когда женщина произносила чужие имена.

— …узнает правду, вас не выпустят отсюда. Нас не выпустят. Пожалуйста, Мэйнфорд… побудь человеком, а?

И Зверь отступил.

Он не ушел, он остался на краю сознания, устроив себе логово среди полузабытых детских страхов, с которыми играл теперь, что кошка с клубками пыли. Он уступил место Мэйнфорду, но оставил за собой право наблюдать.

Следить.

И выбраться, если вдруг возникнет нужда.

— Знаешь… — Мэйнфорд вдруг понял, что стоит, обнимая свою женщину. А от нее пахнет тревогой. И тревожится она именно за него. — А ты ему нравишься.

— Только ему?

К счастью, отвечать не пришлось.

Их ждали.

Почетная почтенная комиссия во главе с обеспокоенною матушкой, которая уже примерила маску скорби. Черный пиджак с пурпурными лацканами. Узкая юбка чуть ниже колен. Блуза со строгим воротником. В таком наряде и на похоронах показаться не стыдно.

Минимум украшений.

Строгая прическа.

И непременная сумочка-клатч, чтобы было чем руки занять.

— Боги… — ее тихий вздох был слышен каждому. — Почему он… почему в таком виде?

К кому она обращалась? К седовласому господину с оттопыренными ушами? Он выглядел в достаточной мере внушительным, чтобы числиться главным над целительскою стаей.

— Потому, мама, — ответил Мэйнфорд. Голос был хрипловат, да и чудились в нем рычащие звериные ноты.

— Мэйни, ты…

Пальцы дрогнули.

И взгляд этот растерянный, зацепившийся за седовласого. Его неловкое пожатие плечами, будто извинение: не досмотрели.

Не додавили.

— Здоров всецело, — Мэйнфорд с удовольствием потянулся, до хруста в костях. И грудь поскреб, благо расстегнутая рубашка позволяла. Матушка терпеть не могла этаких плебейских вольностей.

— А об этом позвольте мне судить, — подал-таки голос седовласый.

Если бы Мэйнфорд был идиотом, он бы так и сделал.

— Вы нестабильны.

— Есть иное мнение на сей счет, — Мэйнфорд застегивал пуговицы легко. Одну за другой. Никакой дрожи в пальцах. Никакой неловкости. Никакой слабости.

Зверь одобрял.

Зверь предпочел бы снести седовласому голову, тогда и прочие отступили бы: стая, лишенная вожака, теряется.

…но человек был против. У людей свои законы.

Матушку Мэйнфорда Тельма разглядывала с особым удовольствием, причем удовольствие это было странного свойства. Тельма осознавала, что привлекла внимание этой женщины.

И что не понравилась ей.

Категорически не понравилась.

И данный факт, который прежде заставил бы ее попятиться, попытаться раствориться среди прочих людей — Тельма не выносила чужого внимания, — теперь держал на месте. Напротив, захотелось взять Мэйнфорда за руку.

Под руку?

И отнюдь не затем, чтобы проверить, контролирует ли он Зверя. Подобная фамильярность не просто разозлит даму, она приведет ее в бешенство…