Ладно, там видно будет. Держаться он станет до последнего. И если у них нет никаких фактов и доказательств, кроме проницательных глаз Маши, он просто рассмеется им в лицо.

– Разрешите?

Степанов открыл дверь его дома, даже не позвонив и не постучав. Экий наглец! Признак, сам по себе ничего не значивший, мог быть нехорошим.

– Входите, конечно! – широко улыбнулся Шныров. – Мы же договорились…

Конечно, он с ними ни о чем таком не договаривался. Степанов позвонил, напросился, и он позволил.

Они вошли, осмотрелись. По лицу библиотекаря Маши было видно, что она поражена беспорядком, царившим в доме. Да, он не прибирается через день. Два раза в месяц вполне достаточно. Прислуги он не держал, потому что она не умеет язык держать за зубами. Болтливая прислуга – роскошь, которую он не мог себе позволить.

Он провел их в гостиную. Одна из комнат, куда он почти не входил, где относительно было чисто.

Гости выбрали широкий длинный диван. Пять метров и пятнадцать подушек. Он подсчитал, когда его им доставили, изумленно воззрился на жену и задал несколько резонных вопросов. Ответы он, конечно, получил, но не те, которых ждал. Она ответила спокойно и не унизила его достоинства ни разу. Хотя он как раз на это и напрашивался. Ему же надо было ее за что-то ненавидеть. Он тщательно культивировал это чувство в душе и расставаться с ним никак не собирался. Даже если она отвечала ему вполне по-человечески и смотрела нормально, без холодка.

– Итак, господа, слушаю вас.

Иван Семенович не стал садиться, хотя и две пары разномастных кресел стояли в гостиной, и дюжина стульев вокруг овального стола в дальнем углу. Там его драгоценная супруга заседала со своими музыкантами, которым оказывала всяческую поддержку.

На его взгляд, бездари и лентяи, их всех надо было держать подальше не только от их дома, но и от музыки. Но его никто не слушал. Лишенная от природы всякого слуха, супруга думала иначе. И себя и своих знакомых музыкантов она считала несправедливо обиженными и обойденными удачей. И тратила на них, тратила, тратила!

Не мог он присесть ни на один из этих стульев, где прежде восседали их нахлебники. Он остался стоять.

– Иван Семенович, а где сейчас Ульяна? Сестра-близнец вашей жены?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Так принято говорить в народе. Лично ему гром среди ясного неба никогда не казался чем-то ужасным и неожиданным. Природное явление – не более. Ему куда больше нравилось сравнение: наступить на притаившуюся змею. В этом случае последствия куда фатальнее.

– Я знаю, кто такая Ульяна! – фыркнул он сердито. – И я помню, как они были похожи.

– Это хорошо, что помните, – проникновенно смотрел на него симпатичный подполковник. – Так где она?

– Не знаю. – Он встал к ним спиной, сунув руки в карманы заношенных до дыр штанов. – После того, как случилась трагедия, Ульяна уехала.

– Когда это случилось? Число, месяц? Хотя бы приблизительно.

– Не помню, – настаивал он, понимая, что имеет право на забытье. Год прошел.

– Она присутствовала на похоронах? – вдруг прозвучал писклявый голосок Маши. – Я обнаружила в Сети фото того ужасного дня. Ее нигде не было. Вы стояли в одиночестве.

– Да… Наверное… Плохо помню тот день. Все как в тумане. Только боль вот здесь. – Он обернулся на пару секунд, приложив ладонь к сердцу. – Весь на лекарствах. Я не один там был такой.

– А после похорон? Вы с ней виделись?

Это снова Степанов. И вопросы свои гнусные он задавал не просто так. Знал, собака, знал кое-что! И хитрить смысла не было. Все равно узнают, если уже не узнали, явившись таким странным составом.

– Да. Виделись. Она какое-то время жила в этом доме. Совсем недолго. Пару дней. – Он выудил руки из карманов и широко повел вокруг себя, но так и не обернулся к ним. – Я просил ее остаться, а она уехала. Все равно уехала. Куда – не сказала. Написала на меня доверенность на получение материальной компенсации за Веру. Ключи оставила от бабкиной квартиры, но просила присматривать, и уехала.

– И больше не появлялась? – снова подала голос Маша.

Он распознал разочарование и порадовался, и даже мысленно помолился, хотя и не очень это умел.

– Нет. Не появлялась и не звонила.

Он медленно повернулся, осмотрел по очереди поскучневших гостей и решил напоследок бросить им кость. В качестве компенсации за бездарно потраченное время.

– Она говорила что-то про монастырь. Их прабабка была монахиней. Ульяна видела в этом некий посыл. В каком монастыре – не знаю, не спрашивайте. Было ли то правдой или семейной легендой, не знаю. Услышал и пересказал. Ульяну я больше не видел. Все.

Шныров медленно направился к двери, краем глаза наблюдая, как гости по очереди встают с пятиметрового дивана с пятнадцатью подушками.

– Простите, можно в туалет?

Маша подняла на него раскрасневшееся личико. Он мысленно поставил ей зачет за хорошую попытку и ответил отказом.

– Ремонт, – ответил он лаконично, тесня их к выходу из дома. – В паре кварталов отсюда супермаркет. Там можете воспользоваться дамской комнатой, милая.

Не сумев скрыть разочарованного вздоха, Маша вышла на улицу и торопливой походкой пошла к воротам. Артамошин за ней следом. Степанов остался, пристально рассматривая стены холла.

– Если пытаетесь обнаружить здесь следы крови, их нет, – зачем-то съязвил он, просто не выдержав. – Я не убийца.

– А кто вы? – Степанов смотрел ему прямо в глаза. – Авантюрист, скандалист, шантажист? Кто? Что вам нужно от Вики? От моей родственницы, которая…

– Я знаю, кто это, – откликнулся он с раздражением.

– Почему вы ищете с ней встреч? Что вам от нее нужно? Зачем вы шантажируете ее?

Минуту он потрясенно смотрел на Степанова, а потом зашелся мелким противным смешком. Он знал, что его смех противен и людьми воспринимается крайне отрицательно: живот некрасиво подпрыгивает, а лицо становится сморщенным, но ничего не мог с собой поделать. Смеялся, не переставая.

– В чем дело, Шныров? – глаза Степанова опасно сузились. – Вы не станете отрицать, что виделись с ней. Ваша машина стояла неподалеку от дома, который мы арендуем. И…

– А теперь по порядку. – Он сложил ладони ковшиком и с унижающей жалостью глянул на подполковника. – Моя машина стояла не возле вашего дома, а возле дома моих хороших знакомых. Это легко проверить. Я и не думал шантажировать вашу родственницу. Зачем мне это делать, скажите? Человек обратился ко мне за помощью, а я стану его шантажировать?

– За помощью?!

Иван Семенович предвидел реакцию Степанова и мысленно ликовал.

Как же нравилось ему коллекционировать эмоции! Особенно когда люди с ними не очень умело справлялись. Какое наслаждение доставляли ему те моменты, когда он их предугадывал. Умный, загадочный подполковник Степанов мало чем отличался от остальных. Его так же, как и всех, больно ранило предательство, и он не желал быть замешанным ни в чем грязном. А история с Викой обрастала подробностями, которые могли Степанову совсем не понравиться.