— Вот и кончилась блестящая карьера Валентина. Он и Викуся в отчаянии, — трагическим тоном сообщила она об отставке зятя. — С ним не удосужились поговорить, ничего не объяснили. Попросту объявили решение и предоставили отпуск, сохранив пока все привилегии, положенные министру. Но что с ним будет дальше — неизвестно.

— Не стоит расстраиваться. Он что же, всю жизнь надеялся быть министром? — понимая, что нет причин для отчаяния, возразил ей брат. — Валентин и так пробыл в этом кресле много дольше других, не нажил врагов и ничем себя не замарал. Поэтому ему наверняка предложат хорошую должность.

— Дай-то Бог! Но на что он сейчас может рассчитывать? — уныло произнесла Лёля. — Ну, допустим, как профессору и бывшему министру, ему вновь поручат возглавить учебный институт. А разве они с Викочкой смогут прожить на его жалование? Будто не знаешь, как платят сейчас ученым.

— Как говорится, за что боролся, на то напоролся, — не удержавшись, пошутил Артём Сергеевич и мягко добавил: — Ладно, не обижайся. Я не злорадствую, но считаю, что Валентин, как член правительства, несет за это ответственность. — Он было умолк, но, подумав, спросил: — А почему бы ему не заняться коммерцией? Он же числится президентом двух-трех фондов и главой оргкомитета строящегося культурного центра. Сейчас многие бывшие министры занимаются этим и стали богатыми людьми.

— Не смеши меня! Ну какой из Николаева бизнесмен? — сердито оборвала его Лёля. — Если и попробует, обязательно прогорит. Остается лишь надеяться на то, что предложат хорошую должность за границей. Вроде бы ему еще раньше обещали. Ведь уже дважды собирались снимать.

Как показало дальнейшее, счастливая звезда сестры еще не закатилась, и ее зятю, незадолго до окончания отпуска предложили почетную должность представителя России в международной организации в ранге посла. И Лёля, уже бывшая вдовой главного редактора центральной газеты и тещей федерального министра, отправилась за рубеж в качестве члена семьи посла великой державы.

Что касается надежд на положительные сдвиги в работе правительства, которые принесет бурная деятельность Ченцова, то они не оправдались. Он, правда, пытался осуществить крупное мероприятие — в целях экономии средств пересадив всех членов правительства и чиновников с дорогостоящих иномарок на отечественные «Волги». Вокруг этого было много шума, но могучая бюрократия взяла верх, и все осталось по-прежнему.

* * *

По «закону подлости» в жизни Наумовых началась очередная черная полоса, и семейное несчастье отодвинуло на задний план беды, испытываемые российским обществом. Будучи врачом, Варя редко болела, ибо, когда нездоровилось, принимала профилактические меры. Но ведь недаром в народе шутят про «сапожника без сапог». У нее, гинеколога, образовалась опухоль, которую она сама и обнаружила. Артём Сергеевич долго об этом ничего не знал, но, когда потребовалась срочная операция, разумеется, все открылось.

Варю удалось положить в одну из лучших клиник, где ее стали обследовать и готовить к операции. Второй раз за их совместную жизнь Артём Сергеевич испытал панический ужас перед тем, что уготовила судьба. Характер опухоли могли определить только после всех анализов в больнице, и заключение врачей было равносильно приговору трибунала. Из-за постоянного беспокойства и мрачных мыслей он потерял аппетит и сон.

— Это самое худшее, что могло случиться, — пожаловался Наумов Царевым, которые зашли выразить ему сочувствие. — Не знаю, друзья, как буду жить, в случае… — он умолк, не в силах вымолвить роковые слова.

— Но почему нужно думать о худшем, — запротестовала Нина, готовившая ему по просьбе Вари еду на три дня. — Такие опухоли чаще всего не злокачественные.

— Я заключил это по тому, как Варя обеспокоена, — угрюмо объяснил Артём Сергеевич. — Она опытный гинеколог и прекрасно в этом разбирается. Если бы не опасалась, то вела бы себя иначе.

Забросив все другие занятия и забыв обо всем на свете, он все дни курсировал между домом и больницей, окружив жену вниманием, на какое только был способен. И разумеется волнуясь, нетерпеливо ожидал приговора врачей. Он буквально осаждал завотделением, профессоршу, лично готовившую Варю к операции, и изрядно ей надоедал.

— Ну нельзя же так волноваться. Для этого пока нет причин, — вежливо, но с досадливой миной урезонивала Наумова моложавая профессорша. — У вашей жены обычная опухоль, и окончательно гистология станет ясна после операции. Но можно позавидовать тому, — кокетливо улыбнулась, обнажив ровные зубы, — как сильно вы ее любите.

И вот наконец операция была произведена, Варя перенесла ее хорошо, и профессорша пригласила Артёма Сергеевича для объявления результата. Можно представить, с каким крайним волнением зашел он в кабинет заведующей, чтобы услышать из ее уст приговор судьбы. Наверное, Иисус был спокойнее, поднимаясь на Голгофу! Ему показалось, что остановится сердце, когда эта статная женщина поднялась ему навстречу.

«Все кончено. Сейчас она скажет, что слишком поздно обратились, — мелькнула у Наумова фатальная мысль, и он почувствовал, как на глаза навернулись слезы и внезапно ослабли коленки. — Выдержать бы, не упасть!»

Но к его неописуемой радости, строгое лицо профессорши расцвело улыбкой и, выйдя из-за стола, она протянула Артёму Сергеевичу руку.

— Вот теперь я могу поздравить вас с тем, что супруга отлично перенесла операцию и ее здоровью ничего не угрожает, — с чувством удовлетворения мягко произнесла она и, не отнимая руки, которую он горячо поцеловал, добавила: — Надеюсь, что вы с ней будете так же счастливы еще долгие годы!

Артём Сергеевич был ошеломлен, но, как известно, радость не убивает, и он быстро опомнился.

— У меня нет слов, чтобы выразить вам признательность за все, что вы для нас сделали, — с жаром произнес он, еще раз целуя ей руку. — Готовясь к худшему, я пришел, как говорится, с пустыми руками. Но все же надеялся, что судьба вновь нам улыбнется. Вас ждет огромный букет. Разрешите, я мигом!

И, не дожидаясь согласия, Наумов поспешно направился к выходу, чтобы забрать из машины букет алых роз и сувенирный набор Гжели, который заранее приготовил для профессорши, узнав, что она ее коллекционирует. Отблагодарив хирурга, он пошел в палату к Варе, где поздравил и одарил цветами не только жену, но и ее соседку, тоже перенесшую опасную операцию.

На этот раз гроза прошла стороной.

* * *

Немного оправившись от волнений, связанных со здоровьем жены, Наумов вновь окунулся в круговорот событий, которые никого не могли оставить равнодушным. Несмотря на миллиардные внешние займы, экономическое положение страны продолжало ухудшаться, и стало ясно, что ни искушенность в аппаратных интригах, ни пресловутая «непотопляемость» премьер-министра Черномырдина не помогут ему удержаться на своем посту.

Неплатежи во взаиморасчетах предприятий и задержки заработной платы рабочим и служащим достигли небывалых размеров. Повсеместно возникали стихийные забастовки и массовые акции протеста. Было похоже на то, что даже сам президент не знал, как расходуются бюджетные средства и иностранные кредиты. На вопросы корреспондентов он лишь беспомощно разводил руками: мол, черт знает, куда все девается.