– Вы чьи будете, добрые люди? – негромко спросил Дим. Мысли тревожной стаей метнулись прочь от сумрачных стражей: «добрые люди» самому Диму напомнили почему-то Иешуа Га-Ноцри… Дим подавил нервный зевок. Дим был шаман.

Чужаки о Булгакове не вспомнили.

– Крымские, – сказал старший, чудовищно бородатый мужик без левой кисти, и неопределенно добавил – Ходим…

– Кого ищете? – поинтересовался Дим.

– Смотрим…

– Кого смотрите?

Однорукий пожевал губами; не ответил.

– А ты, эт-та… погляжу-ка я – озверелый, – скаламбурил какой-то плюгавый, подав немного вперед свою маленькую задорную кобылку. Волчок принюхался, но промолчал.

– Есть немного, – холодно согласился Дим, втайне любуясь собой.

Бородач скептически оглядел тощую фигуру Дима.

Учуяв недоверие, Зверь самовольно высунулся из-под плаща, и Дим ласково-медлительно затолкал его обратно. Взамен под свод ладони влилось гладкое и неживое: черен каменного ножа, чей гранит возлагали когда-то надгробием героя… Дим моргнул и под веками встретил ободряющий взгляд бога войны. Он сжал и вновь отпустил рукоятку, пробуждая нож.

«Не надо, – попросил его голос, нежнейший под звездами. – Не надо, могучий. Они пропустят».

Сладострастный трепет охватил Дима. «…могучий», – эхом отозвалось в его мыслях; и трижды чарующим был услышан голос женщины. Никогда, никогда, ни с Мри, ни с одной другой Дим не испытывал подобного счастья.

Льга Симферопольская пропускала его сквозь свои владения.

Смиренно.

Обещание пело в ее словах, и пел зов; отныне Дим знал, что желанен гостем в Золотом Симферополе, в Чертоге Вечного Лета, и знал, что однажды придет туда. Но не теперь. Позже. Позже. Вначале он должен был исполнить последнее, что обещал жене. Только тогда Земля-Мать дозволит ему отречься от прошлого и отпустить семью, ставшую чужой. Богиня избрала его, щедро даровала ему власть и счастье и обещала любовь. Он не мог ее подвести – и знал, что не подведет. Он слышал и понял ее. Не случай и не удача, но вся его прежняя жизнь была залогом для новой жизни.

«Да», – подумал Дим. Зверь пошевелился в его руках и уютно ткнулся дулом в сгиб локтя.

– Тебя как звать-то? – спросил плюгавый. Он морщился, слушая Льгу, отдававшую мысленный приказ, и в речи его внезапно прорвался сильный московский акцент.

– Дим.

– Дмитрий, что ли? Не понял, – пробурчал старший.

– Владимир, – равнодушно ответил Дим. – Так я еду дальше?

– Езжай, – ответил однорукий. – Храни тебя Неизвестный Солдат.

– Не плавай в темноту, – проговорила русалка, оскалившись в пустой улыбке. Рифовый свет играл на острых прозрачных зубах. – Не ищи высоких. Табу.

Патту машинально потерла челюсть. Два моляра выпали меньше мегасекунды назад, новые им на смену росли до сих пор и ныли страшно. Как обходился Гест, капитан старалась не думать – у пришельца зубы стирались гораздо быстрее, чем у жителей ДаниЭдер, а росли медленнее, отчего савант постоянно шамкал.

– Что она говорит? – обернулся забежавший вперед Гест.

Русалка беззвучно ушла на глубину – только серые ласты вильнули под зеркалом воды.

– Ничего, – буркнула Патту, ускоряя шаг. – Не слушай русалов.

– Говорят, что русалки знают волю морского царя, – с насмешкой промолвил савант. – Общаются с Создателем в своих подводных городах.

– Враки, – проворчала Патту. – Нет у них городов. Они живут в островном крошеве. Да и Создателя никакого нет.

– А кого же мы тогда ищем? – спросил савант, глядя на капитана глазами круглыми и седыми, как у курсовой птицы.

– Это… другое.

– Хм. – Савант остановился, потирая бедро.

– Судороги? – Патту пошарила в сумке. – Держи яйцо.

Гест сморщился, захрустев скорлупой и костями черепашьего балута. Ему постоянно не хватало кальция. Коренные жители могли позволить себе питаться сырой рыбой и морским волосом, у пришельцев на подножном корму развивались чудные и мучительные расстройства обмена. Кормить саванта высокой едой было накладно, но Патту старалась как могла, убеждая себя, что вкладывается в будущее «Арематы».

– Перетерпи, – посоветовала капитан.

Пришелец качнул головой:

– Некогда. Идем.

Патту глянула в море, отворачиваясь от слепящего света. Даже здесь, на берегу, тени от божилампы были непривычно резки. Склоны горы под ее основанием полыхали холодным огнем, пересеченным черными лентами почвы, сползающей с крутых опор и контрфорсов. Огненные дорожки разбегались в море, и небо теряло цвет, наливаясь синюшной белизной. Силуэты кестеров-рыбоедов в нем расплывались, таяли.

Вдоль берега шла на верхнем ходу океанская пирога туниит. Звенели едва слышно натянутые аперштаги, резали волну выносные кили, и с палубы доносилось далекое «Эй-на!» – верхний парус, огромный, небесно-лиловый воздушный змей с черным и белым узором, понемногу спускали в виду рифов. Патту подивилась было, как занесло пирогу так далеко от обычных мест кочевки туниит – их плоты следовали за подветренным краем небесной земли Та-хи-толла, за десятки донных складок и многие мегасекунды плавания от здешних рифов, – но тут же поняла, что их привела сюда та же нужда, что и ее саму. Значит, следовало торопиться: совсем дальние гости бывают на Тоа-ри-маи-маи редко, встречать туниит соберется мало не весь город, и когда двое морских бродяг с «Арематы» получат прием у таула – никто не знает. Может, после того, как та даст ответы гостям на все их вопросы. А может, и никогда. Пророки капризны, и не всегда их можно улестить платой.

Но объяснять все это Гесту было бы слишком сложно. Даже проведя на борту «Арематы» столько миллионов секунд, что дитя стало бы юношей, – а сколько времени занял у него путь с небес, Патту боялась и спрашивать, вспоминая собственные блуждания среди островов и облаков, – пришелец оставался слеп ко многим мелочам жизни в океане.

– Не стоит слишком долго бродить в толпе с… ну, ты понимаешь. – Савант взглядом указал Патту под ребра.

Капитан провела как бы невзначай ладонью по широкому поясу, за которым пряталась от чужих взглядов и пальцев резная душница.

– Нас не будут грабить по дороге к таула, – ответила она. – То, что скажет нам сивилла, ценней полной горсти душ.

– Тогда кто следит за нами? – Гест шагнул в тень. Бриллиантовые узелки, прорезавшие изнутри кожу на его висках и скулах, померкли. – Я оглянулся, когда мы остановились. Их трое, и они идут вслед от самого причала. Катраны?

– Покажи. – Патту полуобернулась, будто завороженная верхним парусом туниитской пироги. – Нет. Не катраны: слишком тускло одеты для портового отребья. – Моряки. Пытаются не привлекать внимания.