узким тазом и широкими развернутыми, чуть-чуть сутулыми плечами волейболиста и он, Гриша, пониже, чуть более коренастый, с начинающей зарастать темными волосами грудью, с мощной рельефной спиною. Они не слишком пытались прикрываться, девочки могли смотреть на их тела, сколько угодно. Девочки на них вроде и не глядели, но это только так казалось. Разумеется они их видели, сравнивали, примеряли на себя. Кто бы сомневался. Гриша помнил свое ощущение: с одной стороны гибкое маленькое балетное тело … убей бог, он не помнил, как ее звали, его руки мнут ее твердую грудь, гладят бедра. Он вплотную прижимается к ее животу, но спиной чувствует Валерку, его спину, ягодицы, рыжий пушок его ног.

Валерка нарочно чуть сдвигается к нему и несильно толкает … знак – пора действовать, хватит валяться, нечего больше ждать. Гриша всей тяжестью наваливается на свою балерину, Валерка делает тоже самое и они оба кончают почти одновременно. Валерка падает на хрупкое девчоночье тело и косит глазами на друга: ты видел? Вот мы даём с тобой! Вот что хочет сказать его хитрый удовлетворенный взгляд. Валера молчит, но Гриша слышит его мысли: это только начало, сейчас пять минут полежим и … вперед … Они понимают друг друга без слов.

Они вставали, ходили голые по комнате, еще пили, потом девчонки поменялись, и можно было сравнить их похожие стати, потом одна ушла в душ, а другая не ушла … Гриша начинал, Валера заканчивал. Принесли новенькие 'игрушки' и тут та, которая была в душе, тоже к ним присоединилась. Девчонки стонали, извивались в каких-то несусветных балетных арабесках. Все получили друг от друга по всей программе. Какая была ночь! Она им обоим запомнилась, и вошла в историю под названием 'Русский балет'. Странно, что больше друзья с этими девочками не встречались. Впрочем, они не жалели, справедливо считая, что 'хорошего по-немножку'.

Их головы были полны разными несложными философскими концепциями. Например: никогда не возвращайся туда, где тебе было хорошо, иначе тебя ждет разочарование. И прочее в таком же духе. Жизненный опыт еще не подсказал им, что тонкие материи никогда не кроятся 'по лекалу', банальных рецептов не бывает.

Так они в начале 80-ых и жили. У Гриши этот этап закончился Маней, а у Валеры – Таней-парашютом. У них тогда случился в отношениях зазор в несколько лет. Гриша продолжал плейбойствовать, а у Гриши родилась Аллка. Когда Гриша женился его почему-то стали бесить Валерины экстравагантности.

В какой-то гостинице он познакомился с проституткой Оксаной. Оксана ее звали или не Оксана – так и осталось загадкой, проститутки придумывали себе имена. Девчонка из Воронежа, очень красивая, тонкой странной, нездешней красотой, даже в какой-то степени в ее профессии излишней. Валера влюбился, как он сам говорил 'запал'. Ну, запал и запал. Гриша только удивлялся, почему это вдруг Валера 'снял' девушку в гостинице, хотя они сроду этого не делали. Потому что одна из их сентенций как раз и гласила, что 'покупать любовь – это в падлу', им, дескать, и так всегда дадут. Валера, правда, клялся, что он ей никогда не платил. Может и так … Грише было по-большому счету все равно. Просто Валера стал от него требовать, чтобы он с девчонкой из гостиницы подружился, что у него с ней все серьезно, что она 'особая', что он ее любит. Валера его приглашал приехать, можно вместе с Марусей, он даже настаивал, чтобы он приехал с женой, он хотел дружить всем вместе. Гриша отнекивался, придумывал предлоги не ехать, но злился на Валеру все больше и больше, так как плохо видел такую дружбу 'домами'.

– Нет, Валер, я не поеду. Я вообще не понимаю, зачем ты хочешь нас познакомить? К чему это? Дружишь сам, и дружи на здоровье.

– А что ты против нее имеешь? Брезгуешь? Чистенький ты наш.

– Валерик, ты занимаешься целыми днями своими делами, а девушка твоя каждый день на работу выходит. Это ничего? Ты же, Валерик, тоже для нее клиент.

–Нет, я не клиент … Думай, что говоришь.

– Не клиент? А кто ты? Интересный способ для человека зарабатывать деньги. Что, ничем больше не получается. Только п … ?

– Заткнись!

– Да я-то заткнусь. Только что это изменит? Ты мне все говоришь, что она – умный, тонкий, ранимый человек … извини, я в это не поверю. Тонкие люди не дают всем, кто платит. Просто не могут. Она тебе жалких историй про больного братика не рассказывала? Нет?

– Не суди человека, которого ты не знаешь. А ты женат на девушке из хорошей семьи? А моя девушка для тебя грязь?

– Вот, вот. Именно так. Я женат на девушке из хорошей семьи и знакомить ее с твоей подругой не собираюсь. У меня есть чувство меры.

– Да, пошёл ты со своей мерой … Я ее вытащу.

– Что? Ты себя слышишь? Яму в детстве читал. Лавры Куприна тебя покою не дают. Валер, все это банально и старо, как мир. Мы вот с тобой учились, а она? Не учится, не работает. Или она работает? Это просто работа такая. Физический труд надо уважать, я знаю.

Друзья были друг другом недовольны, считали другого неправым, а потом все заглохло. Валера к своей бабочке остыл и перестал о ней говорить. Да собственно и Таня-парашют была очередной Валериной экстравагантностью. Как она тогда Гришу раздражала. У Тани в жизни был парашют и больше ничего. Как только Валера этого не замечал? Вот что было Грише странно. Есть снобское тонкое понятие 'человека своего и не своего круга'. Не видеть этого можно было только специально. Так вот Таня как раз и не была 'человеком их круга': плохой убогий словарь, почти полное отсутствие чувства юмора, нетонкость, неэрудированность, другие понятия о жизни, о культуре, низкий интеллект. Что еще надо, чтобы понять, что это не твой человек. Валера в результате понял, только до этого еще надо было дожить. Поначалу он своей Таней был до такой степени полон, что они с Гришей даже виделись редко. Валера мотался по соревнованиям, жил с ней в гостиницах, его в команде все знали и он даже чем-то старался помогать. Он тогда интенсивно писал диссертацию и жизнь его была наполнена до краев. Изредка они с Гришей встречались, как раньше, только вдвоем, и Валера пытался рассказать другу о своей Тане. Она для него была не такой, как все девушки. Таня смелая, ловкая, сильная, собранная, предельно внимательная. Гриша искренне недоумевал:

– Валер, а что все