На втором этаже тотчас распахнулось окно, и высунулась замотанная в белую шаль голова подружки Тани.

– Настена, как же я рада тебя видеть!

Настя задрала голову и улыбнулась Татьяне:

– Привет болящим! Курочку варишь?

– Ну да! Знаешь, боюсь я этой скороварки, потому и вынесла на крыльцо.

– Я принесла тебе мед, варенье, лимоны, вот, кладу сюда, видишь?

– Спасибо, подруга! Чего у тебя вид какой-то озабоченный?

– Да я работу Ирине ищу.

– Даниловой, что ли? Слышала-слышала. Ты вообще молодец. Не побоялась с Даниловым связаться.

– Ну, уж если мне его бояться, когда у меня муж следователь… Тогда и не знаю, как остальным жить… Да он оборзел совсем, на верную гибель ее вывез, на базар, в снегопад… Выдумал эту историю про Юру, ну, ты знаешь…

– Да все я знаю. И что, теперь работу ей ищешь?

Настя пожала плечами:

– А что делать-то? Ей на суде зарплату надо показать, что она работает… С регистрацией я ей помогу, объясню, что жилье у нее с детьми будет. Денис согласен.

– Эх, вот сейчас не сезон, и мало кто заинтересуется… Были бы у меня деньги!

– Не поняла.

– Сомова помнишь – булочную, пекарню, держал на набережной, еще многие пытались у него перекупить этот участок, а он все не соглашался…

– И?

– Женился он. На какой-то еврейке из Сочи, Эмме Смушкиной. Бог-а-а-атая! У нее кожаные магазины в Сочи, говорят, что две квартиры в Стамбуле купила. Так вот: она много лет одна жила, вообще мужикам не верила, все думала, что она интересна им только из-за денег, а тут их взяли и познакомили, родственники – ну они-то, понятное дело, думают, что познакомились случайно, на дне рождения тетки Эммы, а на самом деле все было срежиссировано. И что ты думаешь? Она влюбилась в нашего Сомова. А что, ему хоть и пятьдесят пять, но выглядит он очень даже ничего. Хозяйственник опять же хороший. Да он, может, в жизни бы не продал свою землю и пекарню, если б и сам не влюбился. Она поставила ему условие: переезжают и живут у нее, а потом – и в Турцию. И вот теперь он продает. Кажется, за сто тыщ евро… За копейки! Ты поговори со своим Денисом, может, кредит возьмете и купите! Кафе откроете! Место-то в прямом смысле хлебное!

– Не трави душу… Мы еще со старыми кредитами не расплатились. Хорошо, что дом успели отремонтировать, мебель купили… Нет, это не для нас… Слушай, у меня к тебе дело одно есть. Я подругу ищу, она в Лазаревское недавно приехала, от мужа сбежала и теперь прячется. Как мне ее найти?

– Да никак! Не знаю.

– Понимаешь, она не бедная, скорее всего, остановилась в гостинице, но под чужим именем.

– Глупости! Скажи: вот если бы ты от мужа сбежала, ты стала бы светиться в гостинице? Да наверняка сняла бы квартиру.

– Ну, не знаю… Да, наверное, ты права.

– Она хорошо знает Лазаревское?

– Не знаю… Может быть. Но вообще-то, когда они с мужем раньше приезжали сюда, останавливались у нас.

– А она знает номер твоего телефона?

– Конечно, знает! Но понимаешь… Она могла сбежать в таком состоянии… Словом, она, я думаю, поменяла сим-карту и телефон… Муж ищет ее, землю роет, профессионал! Он у нее, как и у меня, следователь прокуратуры.

Татьяна присвистнула:

– Надо же, как все круто! А у тебя с ней какие отношения?

– Отличные!

– Странно, что она тебе до сих пор не позвонила. Даже если бы она, к примеру, не знала твоего телефона, то уж нашла бы способ встретиться с тобой, адрес-то известен, послала бы записку, я не знаю…

– Но ничего не произошло. Вот я и решила сама найти ее.

– А чего она сбежала-то от мужа? С мужиком?

– Никто ничего не знает. – Настя задумалась. – Знаешь, она очень любила наши шашлыки в «Прибое»…

– В «Прибое»? Ну уж нет! Я бы на ее месте не стала светиться там, где меня могут искать.

– Так она и не знает, что ее муж уже здесь… Не знает, что ее именно здесь ищут.

– Тогда сходи туда, поспрашивай. Сейчас гостей мало, если она там была, то ее обязательно вспомнят.

– Ладно, Танечка, пойду я… А ты выздоравливай. Ты сейчас где работаешь-то?

– Здесь один цех открылся мясной, вот, пока там работаю… Котлеты упаковываю. Ближе к весне, может, что-нибудь получше подыщу. Очень уж тяжелая работа. Постой… В «Прибое», говоришь, она любила бывать? Дай-ка я позвоню Жанне, подружке своей. Она там официанткой работает. Чего спросить? Как твоя подружка выглядит?

– Рыжая такая, яркая… Красивая!

– Подожди минутку!

Татьяна скрылась в окне и вернулась через мгновение уже с телефоном.

– Привет, Жан…

Пока Татьяна разговаривала с подругой из «Прибоя», Настя успела замерзнуть. Как-то все вокруг потемнело, подул ветер, снег повалил крупными мокрыми хлопьями, ложась на голые кусты и деревья, на плиточный пол террасы, на ступени крыльца. И только от скороварки валил живой, горячий пар, и она шумела, как готовая взорваться бомба.

Татьяна снова высунулась в окно. Вид у нее был разочарованный, губы – поджаты.

– Жанка сказала, что два дня подряд туда к ним наведывались две курортницы, которые явно кого-то дожидались, пили коньяк и заказывали шашлык. Так вот одна из них была рыжая, нервная… Много пила, говорила, даже плакала, очень эмоциональная…

– Две курортницы, говоришь? Без мужчины? Точно две?

– Ну да! А что, она все-таки должна была быть с мужиком?

– Да не знаю я ничего… Но две девушки… Как-то это странно, ты не находишь? – задумчиво произнесла Настя.

– А может, она – лесбиянка?! И потому сбежала от мужа! Вон, Жанка говорит, что они коньяк глушили, нервничали очень…

– А что, все лесбиянки нервные?

– Да нет, но эта, рыжая, точно нервничала, очень, говорит, эмоционально разговаривала со своей подружкой, а потом, прикинь, вдруг как будто бы приходила в себя и принималась выстраивать в ряд солонки, укладывать салфетки…

– Что ты сказала? Постой… Солонки выстраивала в ряд?

И Настя вдруг отчетливо увидела картинку: летняя ночь, они с Надей сидят в ресторане, едят жареную форель, разговаривают, смеются, пьют вино. И вдруг в какой-то момент Настя замечает, что ее подруга начинает выстраивать в ряд солонку, перечницу, баночки с горчицей, кетчупом, даже зубочистки в белой шуршащей обертке укладывает на столешницу в ряд, как павших на поле боя солдат…

– Таня, вот спасибо тебе!!! Это она, она! Как, говоришь, зовут твою подругу? Жанна?

И Настя, помахав на прощание Татьяне рукой, бросилась к калитке.

Казалось, гостиница опустела – не хватало на центральном входе таблички: «Все ушли на фронт!» Так было тихо.