– Верно, можешь не сомневаться! - подтверждает второй.

А мне наплевать, пусть зададут какую угодно трепку, лишь бы доставили в лазарет, к Энцо.

Он лежит на койке в лихорадочном полусне. Санитар принимает меня и велит лечь на каталку возле Энцо. Дождавшись, когда сторожа выйдут, он обращается ко мне.

– У тебя действительно что-то болит или ты притворился, чтобы дать себе передышку на пару часов?

Я со страдальческой гримасой указываю ему на живот; он ощупывает меня, колеблется.

– Тебе уже удаляли аппендикс?

– Кажется, нет, - лепечу я, не задумываясь о последствиях своего ответа.

– Давай-ка я тебе кое-что разъясню, - сухо говорит санитар. - Если ты будешь настаивать на своем "нет", то вполне возможно, что тебе располосуют живот и удалят воспаленный аппендикс. Конечно, в таком варианте есть свои преимущества: ты поменяешь две недели в камере на такой же срок в хорошей постели и с гораздо лучшей жратвой. Если тебе предстоит суд, его отложат ровно на такой же срок, а если ты оклемаешься и твой приятель все еще будет здесь, вы даже сможете поболтать друг с другом.

Санитар вытаскивает из кармана халата пачку сигарет, протягивает одну мне, другую сует в рот и продолжает, еще более внушительным тоном:

– Конечно, в этом есть и свои минусы. Во-первых, я не хирург, а только экстерн, иначе, как ты понимаешь, не был бы санитаром в тюрьме Сен-Мишель. Но учти следующее: я не утверждаю, что у меня нет шансов успешно тебя прооперировать, свои учебники я знаю наизусть; с другой стороны, ты должен понять, что лучше тебе попасть в более опытные руки. Кроме того, не хочу от тебя скрывать, что гигиенические условия здесь не блестящие. Всегда есть опасность занести инфекцию, и в этом случае, скажу тебе прямо, может развиться такой сепсис, который прикончит тебя гораздо вернее, чем рас-стрельный взвод. Так что давай-ка я выйду на минутку покурить, а ты пока постарайся вспомнить, откуда у тебя вот этот шрам внизу живота - не от операции ли аппендицита?

И санитар вышел из комнаты, оставив меня наедине с Энцо. Я растолкал своего товарища и, кажется, оторвал его от приятного сна, поскольку он открыл глаза, блаженно улыбаясь.

– Ты как сюда попал, Жанно? Тебя что, охранники вздули?

– Нет-нет, со мной все в порядке, просто решил тебя проведать.

Энцо сел на постели; теперь, судя по тому, как изменилось выражение его лица, он окончательно проснулся.

– Вот это да! Значит, ты устроил этот спектакль только для того, чтобы меня повидать?

Вместо ответа я кивнул; по правде сказать, я был здорово взволнован встречей с моим другом Энцо. И чем больше я глядел на него, тем сильней волновался: мне чудился рядом с ним Марьюс в кинотеатре "Варьете", а рядом с Марьюсом - Розина, и она мне улыбалась.

– Не стоило так трудиться, Жанно, я ведь скоро смогу ходить, я уже почти здоров.

Я опустил глаза, не зная, с чего начать разговор.

– Ну что, дружище, я вижу, тебя эта новость радует, - добавил Энцо.

– Конечно, но, по правде сказать, лучше бы ты чувствовал себя похуже, понимаешь?

– Нет, не понимаю!

– Слушай внимательно. Как только ты встанешь на ноги, они выведут тебя во двор и прикончат. Но пока ты не можешь ходить, тебе будут давать отсрочку и к столбу не поставят. Теперь понял?

Энцо не ответил. Мне было стыдно за свои жестокие слова: кому приятно слышать такое? Но я хотел помочь ему, хотел спасти от смерти и потому отбросил смущение.

– Постарайся затянуть свое выздоровление, Энцо. Главное, выиграть время - ведь высадка когда-нибудь да состоится.

Энцо резким жестом откинул простыню и обнажил ногу. Она была исполосована страшными шрамами, но раны уже почти затянулись.

– А как же быть с этим?

– Жак пока не знает, но ты не беспокойся, мы найдем какое-нибудь средство. А пока притворись, будто тебя снова мучат боли. Если хочешь, я тебе покажу, как это делается, я здорово навострился симулировать.

Но Энцо сказал, что это излишне: у него еще слишком свежи воспоминания о своих реальных болях. Тут я услышал шаги возвращающегося санитара; Энцо сделал вид, будто снова задремал, а я отвернулся к другому краю каталки.

Хорошенько поразмыслив, я предпочел успокоить человека в белом халате и сообщил ему, что за время этой короткой передышки ко мне вернулась память, и я почти уверен в том, что в возрасте пяти лет перенес операцию аппендицита. Во всяком случае, сейчас боль как будто утихла, и я могу вернуться в камеру. Санитар сунул мне в карман несколько серных пастилок, чтобы было от чего прикуривать сигареты. А уводившим меня охранникам он сказал, что они правильно поступили, доставив меня сюда: у больного, мол, была непроходимость кишечника в начальной стадии, и это могло скверно кончиться; если бы не они, парень даже рисковал загнуться.

Так что когда надзиратели вели меня по мосткам обратно в камеру и один из них, совсем уж тупой, заявил, что спас мне жизнь, пришлось его благодарить; я до сих пор с отвращением думаю о своем "спасибо" и только при мысли, что пошел на это ради Энцо, забываю о стыде.

Вернувшись в камеру, я сообщаю ребятам новости об Энцо и впервые вижу людей, опечаленных известием о выздоровлении друга. Вот до чего было сумасшедшее время: жизнь утратила нормальную логику, все встало с ног на голову.

Мы расхаживали взад-вперед по камере, заложив руки за спину и соображая, как можно спасти жизнь нашего товарища.

– На самом деле все очень просто, - рискнул я сказать, - нужно найти средство, мешающее заживлению ран.

– Вот спасибо, Жанно, - пробурчал Жак. - А то мы бы сами не догадались!

Мой братишка, мечтавший когда-нибудь пойти учиться на врача - что в данной ситуации свидетельствовало об излишнем оптимизме, - тут же подхватывает:

– А для этого нужно, чтоб раны воспалились.

Жак мерит его взглядом, в котором угадывается вопрос: уж не страдают ли эти двое врожденным умственным изъяном, если изрекают дурацкие банальности?

– Проблема в том, - добавляет Клод, - чтобы найти средство для воспаления; здесь это будет сложновато!

– Значит, необходимо привлечь на нашу сторону санитара.

Я вынимаю из кармана сигарету и серные пастилки, которые он мне дал, и говорю Жаку, что, по-видимому, этот человек нам сочувствует.

– Но не до такой же степени, чтобы спасти кого-то из нас с риском для собственной жизни?

– Ты не прав, Жак, на свете есть много людей, готовых пойти на риск ради спасения жизни молодого парня.

– Жанно, мне плевать, на что готовы или не готовы люди вообще, а вот санитар, которого ты там видел, меня очень интересует. Как ты оцениваешь наши шансы, если мы к нему обратимся?

– Да не знаю… в общем, он мне показался неплохим человеком.