Однако поговорить им не удалось, потому что как раз в эту самую минуту губернатор и основной союзник крепко обнялись, расцеловались и не спеша направились к уже явно заскучавшим гостям. Стариков, хоть и был обращен к начальнику тылом, очевидно, спинным мозгом почувствовал его приближение, резко обернулся и, моментально забыв про обескураженного такой переменой Малюту, опрометью бросился навстречу Плавскому.

«Ревнует он его что ли? — недоуменно глядя вслед Виктору Алексеевичу, подумал Скураш. — Странный человек, это же надо так беситься из-за присутствия у «тела» постороннего лица. Да, чудны дела твои, Господи! Надо же подобрать себе такое окружение — что ни персона, то фрукт. В Совете все было как-то по-другому, по-военному. Проще и понятнее, что ли, а здесь черт ногу сломит. Хорошо, что хоть мне не придется драться за доступ к телу, я ж теперь, вроде, и свой, и вместе с тем «хозяйский». В таком положении есть свои выгоды. Надо только ими правильно пользоваться, и это уже полностью будет зависеть от тебя самого, от того, как ты себя поставишь после назначения. Вот баламут!» — продолжал дивиться Малюта, глядя, как Стариков в своей излюбленной манере ухватил Плавского за локоть и поволок всё в ту же беседку.

Малюта, чтобы лишний раз не мозолить глаза, ушел на боковую тропинку, ныряющую в зеленые заросли какого-то декоративного кустарника. Тропинка оказалась коротким тупиком, упирающимся в крохотную площадку с ажурной садовой скамейкой, которая, казалось, парила над великой и быстрой рекой. Понимая, что он попал в весьма щекотливое положение, Скураш присел на лавку, рассудив, что уж лучше полюбоваться местными красотами, чем как ошпаренному выскакивать перед носом Плавского из кустов. Вид действительно открывался потрясающий. Живая, бугристая и перекатывающаяся вода, окрашенная последними густо-розовыми бликами заходящего солнца, беспечно неслась мимо, выказывая полное безразличие к кипящим на ее берегах страстям. Точно так же она неслась и тысячи лет назад, и ничто не может остановить этого раз и навсегда предопределенного движения. А все потуги человека что-то изменить во вселенской механике не оставались безнаказанными и, при минимуме сиюминутных выгод, оборачивались в будущем несравнимо большими бедами. Но в гордыне своей человек не замечал их истинных причин и списывал свое невежество на бессмысленную жестокость неразумной стихии. Не избежала подобной участи и эта величественная река. Перегороженная некогда огромной плотиной, она напрочь отказалась замерзать в самые лютые морозы и парила в зимние месяцы на протяжении добрых двухсот километров, словно прорванная теплотрасса в затрапезном городишке. Последствий этого парникового эффекта никто не анализировал, и даже мысли подобной никому в голову не приходило. Парит да и парит, зато иней красивый!

— Иван Павлович, Иван Павлович, нет, вы меня выслушайте, — раздался прямо над головой у Малюты голос Старикова.

«Только этого мне не хватало, — подумалось Скурашу, — еще чего доброго заподозрят, что я их подслушиваю, позора не оберешься…»

— И слышать я этого больше не желаю, — зарокотал генеральский бас, — какая вас муха покусала, черт побери?! Еще неделю назад вы же мне сами его нахваливали: «Паша — это наша надежда! Кроме него никто нам в союзники не годится! Он — именно тот человек, на которого можно оставить край в случае похода на Москву!» А сейчас что я от вас слышу? «Вор, бандит, посадить, с землей сравнять…» Кажется мне, что вы опять поверили в бескровную революцию, постоянно подсовываемую нам Амроцким. Если мне память не изменяет, именно после вчерашнего свидания с ним вы запели тут новые военные песни против Дракова. Не пойду я на прямое предательство, не по-мужицки это как-то, не по-честному…

— Иван Павлович, а вам и не надо ничего делать, а уж тем более светить свое честное имя в борьбе с этим оборотнем. Да, да и еще раз да, вы правы, я переменил к этому проходимцу отношение, но дело здесь не во мне и уж, тем более, не в Михаиле Львовиче, дело в самом Драчуне! Это ведь не вы, не я, а он первым начал нарушать договоренности и требовать от управленческого пирога самые лакомые куски. Что, я не прав? Вы же сами видите его аппетиты, не угомоним его в самом начале, он слопает нас всех за милую душу.

— Запарится лопать, — голос генерала, как показалось Малюте, прозвучал уже не так категорично, что, по всей видимости, не ускользнуло и от внимания Старикова, и основной советник взвился пуще прежнего.

— Я просто поражаюсь вашей гениальности и способности все взвешивать со скоростью компьютера и принимать единственно правильные решения. Ох, как не хватает, — с придыханием в голосе продолжил Алексей Викторович, — сегодня нашему многострадальному народу именно такого человека, с именно такими волевыми качествами, одно только и утешает, что ждать уже недолго осталось. Иван Павлович, — чуть ли не взвизгнул советник, — во имя своего будущего, во имя спасения нашего народа, отдайте Пашку в руки справедливого правосудия! Не вы, а суд и все, кому это положено, пусть решают его судьбу. Не виновен — никто его казнить не собирается, может себе работать вам и краю во благо, а виновен — в кандалы его да в тюрьму! — с неприкрытой злостью заключил он, и, слегка успокоившись, продолжил: — А потом он ведь не единственный наш союзник, да и высота, для штурма которой он собственно и был предназначен, уже взята. Сегодня о другом надо думать, а это другое и других средств, и других союзников потребует. Есть точные сведения, что Царь очень плох. Врачи сомневаются, протянет ли лето. И слова мои — не пустые эмоции, я вас очень прошу, когда разойдутся гости, уделить мне для разговора с глазу на глаз часа полтора. Я вам все подробнейшим образом изложу. А сейчас пойдемте, близкие уже заждались, пока вы там с этим бандитом миловались…

— Да с чего это вы взяли, что я с ним миловался, вы, это, давайте бросьте околесицу нести, и потом, я бы посоветовал повнимательнее относиться к словам, которые произносите, а то ведь, неровен час, я и обидеться могу, а в обиде я…

— Что вы, что вы, и нисколечко я вас обижать не собирался, — лисой заюлил советник, — если я что и делаю, то только вам во благо, а за это вы меня можете и казнить, и увольнять, воля ваша. Мне главное — Плавского для будущего сохранить и помочь ему осуществить предначертанную ему миссию!

Звук шагов и голоса постепенно стихли.

Малюта сидел, словно статуя, боясь дышать полной грудью. Только сейчас он почувствовал, что основательно взмок от напряжения и, посидев еще минут пятнадцать в своем укрытии, благо, уже почти стемнело, он перемахнул через невысокие перильца и начал спускаться к реке по крутому косогору, засеянному невысокой травой. У самой воды серо тускнела выложенная искусственным камнем тропка.

— Гражданин, кто вы такой и что здесь делаете? — неожиданно раздался голос, и из тени на дорожку вышел милиционер.

— Фу ты черт! — невольно вырвалось и Скураша, — напугал, да гость я, гость, вот пошел прогуляться, но, видать, с перебору заплутал. Как мне отсюда выбраться-то? «Этого только не хватало, — подумал он про себя, — интересно, заметил ли мент, откуда я спускаюсь?» — Ты лучше подскажи, как мне до всей частной компании добраться?