И вот оно начало торжества! Свет в зале постепенно гаснет, невольно приковывая внимание к сверкающей огнями сцене, и тишину взрывают торжественные звуки гимна. Эта державная музыка, призванная олицетворять мощь и величие государства, в последнее время вызывала у Скураша противоречивые чувства. Старая мелодия неизбежно тянула из памяти и старые слова: «Союз нерушимый республик свободных…» так что вместо трепета сопричастности к великим делам, в душе рождалась форменная ностальгия с горьковатым привкусом досады на нынешних властителей, которые сами ничего стоящего придумать не могут, а только рядятся в чужие обноски.

С первыми звуками гимна зал, как принято в подобных случаях, дружно встал, и в это же самое время из боковой двери по центральному проходу, не обращая внимания на державную песню, к своему месту гордо прошествовала Алла Пугачева, приглашенная на торжества самим генералом. Только умопомрачительных размеров шляпа скрывала ее самодовольную и слегка шалую улыбку. Если бы кто-то наблюдал за происходящим, не слыша звука, ну, допустим, глухой, ему бы представилась презабавнейшая картина: в зал входит Примадонна, и весь народ, во главе с губернаторской четой, торжественно встает. Злые языки потом долго обсасывали этот анекдот, а Плавскому Алла Борисовна с того момента резко разонравилась.

Но на этом казусы генеральской инаугурации не закончились. Возложив свою огромную лапищу на Конституцию, Иван Павлович прорычал краткий текст клятвы, обращенной к жителям края, после чего, согласно сценарию, на сцене появился владыко Евлагий, тогда еще находящийся в чине епископа Есейского и Тунгусского. Пропев приятным баритоном полагающиеся по такому случаю молитвы, он торжественно благословил генерал-губернатора на подвиг богоугодного служения народу образом Христа Вседержителя и по привычке протянул икону для целования, чем настолько сконфузил не верящего ни в черта ни в бога Плавского, что тот замер в изумлении. Неоправданная пауза затягивалась, из зала, с первых рядов, пытаясь исправить положение, принялись подсказывать, кто во что горазд и, как всегда и в таких случаях, невпопад. Между тем, архиерей, воспринявший замешательство Плавского, как приглашение молвить слово, обернувшись к залу, изготовился толкнуть проповедь. По рядам прокатился легкий ропот отчаянья. Местный люд, хорошо знающий о пристрастии своего епископа к публичному пустоговорению, предвкушая предстоящую веселуху, замер в ожидании. Ситуацию спас ведущий. Ловко оттеснив ничего не подозревающего владыку от стационарного микрофона, он громко возвестил повеселевшей публике:

— Благодарим честнейшего нашего архиерея за духовное напутствие губернатору. А сейчас слово предоставляется Главному контролеру Президента Российской Федерации, Платонову Николаю Платоновичу.

Все с облегчением вздохнули. Владыко, крепясь изо всех сил, чтобы не вспылить, с явной обидой направился в правую кулису. Но тут поднимающийся в этот самый момент на сцену главный контролер, неожиданно споткнулся на ступеньке, и чуть было не растянулся ему вослед. Серьезности это собравшимся явно не прибавило.

— Уважаемые есинтуковцы! — обратился сконфуженный Николай Платонович к аудитории.

Зал, несмотря на всю солидность собравшейся здесь публики, грохнул давно рвущимся наружу смехом. Со всех сторон послышались реплики: «Есейцы мы! Есейцы!»; «В Есентуки мы загорать летаем!»; «Да что же это такое?» Причина столь бурной реакции на банальную оговорку была заключена в том, что по приезде в край, Плавский первое время упорно называл его почему-то не Есейским, а именно Есентуковским, что, естественно, кого-то забавляло, а кого-то и откровенно злило. Политические противники тут же взяли географическую малограмотность генерала на вооружение и раздули из этого настоящую контр-пропагандистскую компанию. Конечно же, Платонов этого всего не знал и стоял за легкой, по американскому образцу изготовленной трибуной смущенный и красный, как школяр перед грозным педсоветом. Он не понимал, что произошло, и недоуменно смотрел на стоявшего рядом Плавского.

— Край наш называется Есейский, — слегка наклонившись к посланнику Москвы, громко произнес Иван Павлович.

— Извините, — выдавил из пересохшей глотки контролер, — я — не профессиональный оратор, и прошу меня простить за волнение. Разрешите мне все же огласить приветствие Президента Российской Федерации.

И огласил его, надо отдать ему должное, практически, без запинок и даже с неким подобием логических ударений.

Позже, когда весь официоз остался позади, многие подходили к Николаю Платоновичу со словами сочувствия и поддержки. Скураш, находившийся рядом с высоким гостем, видел, что тому неприятны подобные знаки внимания, и решил вмешаться.

— Извините, почтеннейший, к сожалению, не знаю вашего имени, — выступил вперед Малюта, когда некий господин, отлепившись от своей супруги, затянул очередное: «да не берите так близко к сердцу, государство огромное и областей уйма…» — должен заметить, вы будете уже сорок третьим человеком, заявляющим о слабом знании вашим губернатором географии. Отчего бы вам все это не изложить ему лично?

Господин моментально сделался пунцовым. Не зная, куда деть глаза, он пробормотал невразумительные извинения и торопливо смешался с толпой, двигающейся в сторону ресторана, где зрел большой инаугурационный банкет.

— Спасибо вам, Малюта Максимович, а то действительно достали они меня. Другие бы пропустили мимо ушей, а эти галдят и галдят…

— Провинция наша неисправима, Николай Платонович, — махнул рукой Малюта, — как была гениальной и бестактной, таковой и осталась. А ваша оговорка проскочила бы незамеченной, если бы Плавский по приезде в край сам пару раз не назвал его Есентуковским…

— Так вон оно в чем дело! А я думаю, с какого боку вы генерала ввернули? — рассмеялся Платонов. — Ну да ладно. Какие тут дальше планы? А то у нас сегодня ближе к вечеру самолет.

На самолет успели, хотя в ресторане пришлось добрый час дожидаться прибытия виновника торжества, которого неожиданно отвлекли от банкета неотложные дела. «Я сюда не шутки шутить приехал, работать придется всем!» — оповестил губернатор заждавшихся гостей.

В ускоренном порядке соблюдя все формальности и обменявшись дежурными тостами с Плавским, московские гости, в сопровождении Малюты и местного представителя Главного контролера, поспешили откланяться.

По дороге в аэропорт все больше молчали, каждый думал о своем. Где-то на полпути Малюта позвонил в депутатский зал уточнить время вылета, и ему сообщили, что рейс задерживается примерно на час. Чувствуя пасмурное настроение гостей, Скураш решил разрядить обстановку и предложил выйти прогуляться и немного подышать свежим воздухом. Идея всем понравилась, и группа расположилась на небольшой опушке живописной березовой рощи. Запасливый Малюта немедленно извлек из багажника две еще не успевшие согреться бутылки «Сибирской».

Как же все-таки хорошо пьется наша русская на природе! Блаженство ни с чем не сравнимое! После напряженного дня гости отдыхали душой и телом, а вскоре расслабились окончательно и, чувствуя себя в своем кругу, постепенно разговорились.