дней в городе и в степи открылась торговля, убытки же пришлось принять на себя. Так что и до сих пор мехтары высочайшего двора и финансово-податные чиновники, подражая гнусному постановлению того неблагодарного мехтара, хвалятся и гордятся этим непохвальным делом и по своему убеждению считают [его вполне] законным.

Да воздаст тебе всевышний аллах за действия, [совершенные] в отношении нас! Аллах [впрочем] лучше знает!

О РАСКАЯНИИ ВСЕПОМОЩЕСТВУЕМОГО СВЫШЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ХАКАНА В 1221 ГОДУ[225], СООТВЕТСТВУЮЩЕМУ ГОДУ БЫКА

Когда проситель раскаяния, в силу повеления, которому необходимо повиноваться: *покайтесь перед аллахом и искренним раскаянием[226], /141б/ вцепился в подол царственных качеств его величества, владыки вспоможения, и вследствие просьбы о прощении грехов светильник покаяния возжегся в тайнике его светоносного сердца, — его слуха коснулся голос потустороннего мира, [который говорил]: “Как много дней ты провел в беспечности! Что было бы, если бы ты провел время в богомыслии?! Ибо в глазах “людей сердца”[227], [лишь] это есть жизнь; во мраке [жизни] живая молитва является путеводителем. В темную же ночь, как перед зеркалом, самая возвышенная мысль является ограниченною, ибо греховный огонь, пылающий в душе, чувственного характера и его не погасить иначе, как слезами. И сооружения заблуждений, кои воздвигнуты последованием чувственным влечениям, нельзя разрушить иначе, как просьбою о прощении прегрешений. Всякая душа, которая приносит покаяние, в страшную суматоху судного дня будет блюстителем порядка. Превосходнейший из поэтов, шейх Са'ди, сказал:

Быть пьяным не приличествует царям;

Для государя в управлении царством хорошо руководиться трезвостью.

/142а/ Царь есть страж государства: опьянение [же несет] хороший сон,

Стражу нельзя спать: для него хорошо бодрствование.

Хвала царю-мздовоздаятелю! Этот счастливый государь Убайдулла, этот славный монарх, гордящийся обладанием двух престолов[228], по правосудию — второй [султан] Санджар; ему даровала [предвечная] истина владения Санджара, этот монарх мира, спутником которого стало указание *божественная помощь есть нечто великое, она не даруется никому, кроме как возлюбленному рабу[229], по смыслу нижеследующих стихов:

Не отнимай руки от баловней судьбы,

Не гордись общением с мудрыми.

Шип, который сообщает розе ее истинное положение,

Делает галию[230] в шлейфе гиацинта,

он возымел желание обратиться к владыке областей тариката[231], идущему путями хакиката[232], к главе государства благоустройства и величия, к путеводителю по дороге щедрости и господства, к желающему иметь качества, [необходимые для] приближения к дворцу [вечной истины], к [шейху] Ходже Абдуррасулю, который был старшим из потомства его святейшества, руководства степенями [созерцательной жизни], центра круга упования на аллаха и мистического ясновидения, знающего тайны /142б/ создания и творения, познавшего тонкости хакиката, открывшего истины тариката, уединявшегося для молитвы, храмины лицезрения высшей Истины, махрама при завесе отверзания бытия, полюса святых, Ходжи Ахрара[233]. [И его величество], высунув руку желания из [своего] счастливого рукава, вцепился в подол покаяния и обращения к истине. Раскрывши дверь испрошения прощения ключей: *проси у него прощения в своих грехах[234], он воспринял [истину] коранского стиха* с раскаянием обратитесь к господу вашему[235] и подобную орошенному водою тюльпану ударил чашу с вином о камень и, как чистая лилия, начал читать на разные лады выражения: “прости, аллах, мои прегрешения!” Его благословенное лицо, которое всегда было воспламенено от [винной] чаши, [теперь] приняло благочестивое выражение. И в силу обещания: *напоит их господь чистым питьем[236], он зарекся пить вино безнравственности, ибо в действительности вино порождает гордость. Отныне в августейших собраниях вместо песен пьяниц слышатся возгласы молитв /143а/ благочестивых, вместо пьяных криков звучат слова: “нет божества, кроме аллаха!” “аллах велик!” и раздается призыв к молитве вместо звуков флейт и увлекательных мелодий певцов.

Стихи:

Вместо остатков вина — вино любви к Другу.

[Высшая] истина, — да будет она прославлена и возвеличена! — в силу точного и достоверного хадиса: кающийся во грехах подобен тому, у кого нет греха, да распространит на всех людей благословение покаяния и обращение к истине его величества, счастливого государя, и да будет такое положение связано с его благополучными днями!

О ВТОРИЧНОМ ОТПРАВЛЕНИИ ГОСУДАРЯ МОГУЩЕСТВЕННОГО, КАК РОК, В НЕБОВИДНУЮ САМАРКАНДСКУЮ ОБЛАСТЬ ПРИ ЛЮБЕЗНОМ ОБРАЩЕНИЙ С ИМЕНИТЫМИ ЭМИРАМИ, О ПОЛУЧЕНИИ ИЗВЕСТИЯ О ВЫСТУПЛЕНИИ ЗЛОПОЛУЧНЫХ НЕВЕРУЮЩИХ КАЛМЫКОВ, О ПРИСОЕДИНЕНИИ [К СЕМУ] ТРЕБОВАНИИ ПЛУТОВ-ЭМИРОВ, О ПРИЧИНЕНИИ НЕБОЛЬШОГО ВРЕДА ПОЛОЖЕНИЮ ГОСУДАРЯ ВЫСОКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ВСЛЕДСТВИЕ ПЕРЕВОРОТА ЭПОХИ, О НЕУДОВОЛЬСТВИИ МЯТЕЖНЫХ ЭМИРОВ НА ОБЫЧАИ КРИВОХОДЯЩЕИ, НЕУСТОЙЧИВОЙ И НЕПОСТОЯННОЙ СУДЬБЫ

/143б/ Поскольку невеста Балхской области [уже] была всегдашнею подругой, разделявшей ложе с светоносным сердцем [его величества Убайдуллы хана], он пожелал [окончательно] очистить розовые цветники земной поверхности от колючек и валежника наглого бунтовщика, т. е. Махмуд [бия аталыка], дабы народные массы балхских пределов и окрестностей [Балха] наслаждались сердечным покоем в лугах мира и безопасности. [Государь] устроил совещание с эмирами о походе [на Балх], который он считал одною из важнейших [своих] целей. Эмиры же находили [это предприятие] весьма трудным, оттого что они два раза видели и испытали немалые лишения и утомления в походе на Балх; перспектива еще раз идти туда их не привлекала. [В это время] пришло донесение к охраняющему небо [августейшему] порогу от самаркандского правителя Хошхала катагана о приходе неверных калмыков; эмиры, уцепившись, [за этот случай], избрали его средством для своего намерения. Они доложили государю следующее: “хвала и благодарение аллаху, [в этом] вечном государстве за счастливое время [вашего величества] весь народ /144а/ Балхской области, в районах [Балха], в его окрестностях, успокоившись в колыбели тишины и безмятежности, воссылает молитвы о даровании [вам] длительного счастья и безмерной долготы жизни, не имея в сердце никаких опасений и грусти. Проклятый же Махмуд, раскаивающийся в своих скверных делах и недостойных поступках, теперь, как змея с разбитой головой, свернувшись в кольцо за четырьмя стенами Кундуза, занят собою. Но злополучные неверные калмыки, как муравьи и саранча, обчистивши хвосты и копыта своих коней, первым делом обрушились на племена и улусы казахского народа, предавши [все] потоку и разграблению; большая часть племен и родов казахского народа неверными грабителями Гога и Магога[237] была взята в плен. Слышно нам, рабам, что казахи и племя каракалпаков из страха перед неисчислимым войском неверных калмыков покинули свой исконный юрт и положились на укрепления Ташкента. Да и обитателями этой области овладел столь ужасный страх перед теми