Когда началась раздача подарков, моряки получили по четыре пачки сигарет и по бутылке спиртного. Потом огни на елке погасли, включился верхний свет, и Рождество закончилось. По рюмкам разлили малагу, и начался общий разговор. Дети тем временем играли в войну. За полчаса они разгромили французскую армию и взялись за Англию — без труда пересекли пролив и с криками «Ура!» и «Зададим им жару!» быстренько ее завоевали.

В этом году на праздник пригласили двух отставных высших чинов; один из них принимал участие еще в войне 1870 года. Они держались в своей старомодной форме так, словно это были латы, и не принимали никакого участия в разговоре. Помимо Дибольтов присутствовал еще и пастор с женой, которых все называли господин и госпожа церковный советник. Другие гости были в основном предпринимателями. Это было очень достойное собрание. Все согласились, что Германия переживает великое время, но, по милости Господа, грядут еще более великие времена, и что Бог взял фюрера под свою защиту — это наглядно показал провал попытки покуситься на его жизнь в Мюнхене, и что Германия под вдохновляющим руководством Адольфа Гитлера стоит на пороге колоссальной — глобальной, как назвал ее один из приглашенных, которого все называли консул, — победы.

— Дай-то Бог, — произнесли дамы.

После этого заговорил церковный советник и заявил, что теперь, когда Бог даровал нам победу над Францией, Англия подожмет хвост; нынешнее Рождество — последнее военное Рождество в нашей жизни, молодому поколению войн больше не видать. Генерал добавил, что каждое поколение должно пройти через одну войну — одной вполне достаточно, чтобы закалить характер.

— Молодые люди должны пережить шторм, чтобы оценить безопасную жизнь в гавани, — сказал церковный советник и выпил за здоровье моряков. — Ведь я прав?

— Прекрасно сказано, — одобрил генерал и выпил за здоровье церковного советника. Тот попытался выпить по-гусарски, отставив локоть, и облился вином. Нападки на протестантскую церковь были ошибкой Гитлера, но он сам это понял, а кроме того, кадры СС приобрели полезный опыт. Таково было мнение церковного советника.

— Разумеется, — заявил генерал. — Молодым людям надо перебеситься.

— Лающая собака не кусает, — произнес господин из торговой палаты.

— Да-да, конечно же без несчастий не обошлось, — заметил гость, которого все называли сенатор, — но ведь нельзя же приготовить омлет, не разбив яйца.

— А этот омлет надо было приготовить, — согласился генерал. — Наша экономика непобедима; Германия способна воевать еще долгие годы.

— Именно так, господин коммерческий советник. Я слыхал, что продукция Рура в следующем году вырастет на сорок процентов и…

— Великолепно…

— Я убежден, что никто не может сравниться с нами.

— Да, дела идут хорошо…

— Можно даже прилично заработать, ха-ха-ха…

— Грех жаловаться.

«Все это компетентные люди, — подумал Тайхман, — кое-чего достигшие в жизни. Они верят в Бога и деньги, или наоборот, и делают это великолепно. Обстоятельная публика».

Молодежь вскоре удалилась в столовую. Сквозь закрытые двери послышалась танцевальная музыка.

— Танцевать в сочельник! Неслыханно! — воскликнул генерал. — Луиза, пожалуйста, попроси их прекратить это безобразие.

Луиза отправилась в столовую и вернулась с молодой девушкой.

— Но, дядя, мы думали, что уж сегодня… мальчиков отпустили всего на несколько дней, они скоро снова уедут…

— Дорогое мое дитя, — заявил генерал, — на Рождество не танцуют.

Но тут вмешалась фрау Дибольт:

— Пусть молодежь повеселится. Им так редко удается побыть вместе.

— Кроме всего прочего, — сказала девушка, — Рождество — это день радости.

— Ну можно ли возражать такой красивой молодой девушке? — сказал генерал. — Ладно, танцуйте. Но только, пожалуйста, поставьте другую музыку. Не надо этих безумных современных песен.

Жена пастора решила втянуть в разговор Тайхмана:

— А вы почему не танцуете?

— Не умею.

— Это невозможно.

— У меня нет музыкального слуха.

— Ну, это не имеет никакого значения. Я знаю множество людей, у которых нет абсолютно никакого слуха, и, тем не менее, они танцуют. Моему мужу, к примеру, медведь на ухо наступил, а он вполне прилично танцует, хоть и священник, ха-ха-ха.

— Да, танцы теснее связаны с сексом, чем с музыкой.

— Может быть, вы и правы. Поэтому вы и не танцуете?

— Я не люблю обходных путей.

— А вы шутник, испорченный мальчишка. Но иногда приходится искать окольные пути, — произнесла жена пастора, доверительно улыбаясь. — Не будете же вы ломать дверь, чтобы попасть в дом.

— А если двери этого дома широко раскрыты?

Жена пастора хихикнула.

Чтобы не оставалось недомолвок, Тайхман сказал:

— Что может быть глупее для мужчины, чем крутить по комнате потеющую женщину?

— Вы сказали — для мужчины?

«Эта похотливая старая корова собирается учить меня жизни», — подумал Тайхман. Его охватила досада, что он такой молодой. Он закурил.

Гости пили шампанское. Они чокались, произносили «ваше здоровье» и улыбались. Потом пришел еще один гость — школьный друг Герда Хейне по имени Альфред Ниенхаген. Он пришел на костылях — у него не было ступни. Когда Хейне представлял его, Тайхман услыхал, как генерал прошептал своей сестре:

— Говорил я тебе, не надо танцевать.

— Спасибо, — сказал Ниенхаген, когда Хейне пододвинул к нему стул. — Я еще плохо умею ходить на костылях. Чувствую себя словно аист в блюде с салатом.

— У тебя есть чувство юмора. Мне это нравится, — заявил генерал.

— Лучше быть раненым, чем убитым, ха-ха-ха. Для меня война закончилась.

— Где ты воевал?

— В Амьене. То есть я совсем не воевал, я просто лежал на животе, да еще не так, как надо, не так, как требуется в армии, а то был бы сейчас с обеими ногами.

— Что ты имеешь в виду? — спросил генерал.

— Это очень просто. Командир нашего взвода тоже лежал на животе — французы довольно метко стреляют. Ну, я слышу, взводный кричит: «Опусти ноги!» — Знаете, когда лежишь на животе, всегда немного задираешь пятки вверх, ведь так удобнее…

— Новобранцев сразу же отучают от этого, — перебил генерал.

— Да, отучают. Но у меня ужасно чесалась нога — блохи, сами понимаете. Во Франции санитарные условия совсем не те, что у нас, там полным-полно насекомых. Словом, я решил почесать ногу и задрал ее вверх. И тут — бах! — чувствую, что-то теплое течет по ноге. Когда я пришел в себя, — знаете, я не переношу вида крови, — увидел, что лежу в изумительной белой кровати под чистой белой простыней. Всюду пахнет чистотой, а сестрички такие хорошенькие, самые настоящие красотки, которые определяют по вашим глазам малейшее ваше желание, так сказать. Но ступню мне отняли, а с остальным у меня все в порядке.