— Тебе, мил человек, зачем Варсонофий-то? — тихо поинтересовался мужик.

— Так… — с видимым безразличием Никита Петрович пожал плечами. — Поклон с Тихвина просили передать. Один чернец…

— Поклон, говоришь?

Мужик понизил голос, быстро осмотрелся по сторонам и, наклонясь к самому уху Бутурлина, прошептал:

— Нету Варсонофия-то. Уж второй год, как нету. Свеи его того, вздернули…

— Господи-святы! Вздернули… Да за что ж?

— То-то и оно, что ни за что! Оговорил кто-то.

Второй любопытствующий — детина — поспешно отвернулся, едва только встретился глазами с взглядом Никиты. Отвернулся, как показалось лоцману, с какой-то уж совсем излишней поспешностью, и с деланым безразличием принялся колупать зашитую досками стену, время от времени косо поглядывая на лоцмана. Косо и, как, наверное, полагал сам детинушка — незаметно…

Ага, незаметно! Ну да, как же.

— А Алатыря Татарина где мне сыскать?

— Так дома у себя, — повел плечом мужичок. — Он в Ниене, на верфях, в работниках. Бывает, не всегда к вечерне успевает. Работы там мно-ого. Кораблей строится — у-у-у!

Количество строившихся на ниенских верфях кораблей, к слову сказать — тоже чрезвычайно интересовало воеводу.

— На Новгородской изба его. Отсель недалече.

Отстояв вечерню, прихожане, прикладываясь к руце священника, покидали собор. Вышли наружу и Бутурлин с компанией, направляясь к лошадям и верному Леньке, рыжие вихры которого маячили неподалеку, на Торге.

Народ, коего, казалось, еще недавно было великое множество, прямо на глазах таял, расходясь по домам. Да и что еще делать ближе к ночи? Завтра предстоял новый день — тяжелая работа, дела… Разве что стайки молодежи — этим-то хоть бы что! — потянулись к заводям, к речке.

— Эти, мелкие — за рыбой, — бегло прокомментировал Петруша. — А те — постарше — на беседу, на плесо. Песни до утра петь, байки травить да девок тискать! Хор-рошо.

— Да, дивья, — Бутурлин усмехнулся и, отвязав лошадь от телеги, вскочил в седло.

«Дивья» — это было не русское слово, вепсское. Вепсы — отголосок древнего и могучего племени весь — издавна проживали в тихвинских землях, там, где располагалась усадьба Бутурлина — в Шугозерье и дальше, по Паше и Капше-реке. Вепсы давно крестились и даже заимели собственного особо почитаемого святого — Александра Свирского, хотя многие из них по-прежнему поклонялись по урочищам священным камням, приносили жертвы озерам и рощам. Здешние же, родственные вепсам, племена — ижора — свою старую веру давно забыли, и уже не понять было, кто перед тобой — ижорец, русский или швед.

Люди исчезли — разбрелись по избам, вот только что были — и нет ни души, ни одного человека! Хорошо, Никита Петрович успел подозвать пробегавшего мимо отрока:

— Эй, паря! Алатыря Татарина где изба? Говорят, где-то на Новгородской…

— А вон Новгородская, — остановившись, парнишка показал рукою. — Вон овраг, за ним орешник — видите?

— Ага.

— Там и улица. Алытыря Татарина — третья от начала изба. Тут недалече — с полверсты.

Кивком поблагодарив парня, Бутурлин обернулся к своим:

— Слышали? Едем! Впрочем, погодь… Пистоли зарядите, живо! И сабли да палаши приготовьте.

— А что, Никита Петрович, думаешь, нынче жарковато будет? — ухмыльнулся пират.

— А вот поглядим! Может, и обойдется все… Но наготове будьте, ага.

Узкая — в ширину телеги — дорога, утопающая в желтовато-серой пыли, нырнула в овражек, густо заросший орешником, смородиной и малиной. Сразу сделалось темно и сыро, под копытами лошадей захлюпало. Позади вдруг заскрипел колесами еще один воз, под завязку груженный пахучим свежескошенным сеном, а впереди… Впереди вдруг возникли трое парней с пищалями наперевес! Узнав того самого детину в крашенном крапивой зипуне, Бутурлин недобро прищурился — в принципе, он чего-то подобного и ждал.

— Говорят, вы про Варсонофия выспрашивали? — хмыкнул «крапивный зипун».

На пищалях угрожающе дымились заправленные в курки фитили. И тяжелые литые пули уже были загнаны в ствол, и затравочный порох натрусили на полки. Оставалось только выстрелить, потянуть спусковой крючок… Тут близко все — не промахнешься.

— Ну, спрашивали! — Никита Петрович выхватил из-за пояса пистолет и, целясь «зипуну» в голову, на всякий случай выкрикнул тайное слово. — Говорят, дьякон-то хаживал в Нарву. Что звалась тогда — Везенберг.

— В Ригу он тоже хаживал, — опуская пищаль, удивленно отозвался детина. — И в Ревель, ага.

Нарва-Везенберг — Рига, Ревель — все это были тайные слова, данные воеводой Потемкиным для того, чтобы Бутурлин смог опознать верных людей.

— Гаси фитили, парни! — махнув рукой, громко выкрикнул «крапивный зипун». — Свои.

— Ясно! — отозвались позади.

Из телеги, из копны сена, вдруг выскочили четверо дюжих молодцов, вооруженных саблями и палашами.

— Свои так свои. Нам что делать, Ровинь?

Детинушка почесал затылок:

— Вы идите покуда… А мы… А мы, пожалуй что, Алатыря навестим.

Хмыкнув, он неожиданно подмигнул Бутурлину:

— Коль уж он вам так нужен, а?

Алатырь Татарин — коренастый крепкорукий мужик со светло-русою бородою и густой копною волос, выбивающихся из-под круглой суконной шапки — встретил гостей тревожно. Кивнув детинушке Ровиню, провел Бутурлина и его людей во двор, да, прежде чем запереть ворота, с подозрением осмотрел пустынную улицу, утопавшую в яблоневых садах и вишне. Вишня в здешних сырых местах вызревала плохо, да и яблоки вырастали кислыми — так их не есть выращивали, а для кваса. Кругом стояла тишь, изредка нарушаемая лишь лаем цепных псов да отдаленным эхом кукушки. Порывы долетавшего с Невы ветерка гнали по пыльной дороге тополиный пух, закидывали за ворота, так, что Алатырь, закрывая ворота, чихнул несколько раз подряд.

— Здоровьичка! — вежливо пожелал Петруша Волк.

Хозяин поблагодарил и, цыкнув на выскочившего из дощатой будки пса, пригласил гостей в дом — справную бревенчатую избу, срубленную на каменной высокой подклети. В свинцовых переплетах окон поблескивало стекло — верный признак не то чтобы ярого богатства, скорей — зажиточности. Видать, на верфях платили нехудо.

— На доски выменял, — перехватив взгляд Бутурлина, хмуро пояснил Алатырь. — Ну, заходите уже. Говорите, никто вас…

— Нет, — лоцман приложил руку к сердцу. — Ни она живая душа не видела. А что?

— Да лютуют свеи, — отворяя дверь в горницу, Татарин вошел первым. — Подозрительные стали — жуть! Хватают кого ни попадя. У нас на верфях уже двое так сгинули. Пришли стражники, увели… И поминай, как звали.

Ну да, конечно, шведы дураками не были и уже наверняка прознали о потемкинском войске. Уж ясно, кого это русские воевать собрались — тут и думать нечего!