— Можно было исхитриться, — не согласился Огинский. — Но да, пришлось бы поднапрячься, конечно…

— Зачем вам вообще все это понадобилось? — перешел я в атаку. — Я сейчас о той подставе с пробоем в Петрополисе. Неужели впрямь рассчитывали убить Императора? И чем он вам не угодил? — сказано все это было в основном для ушей Нади, ибо на откровенный ответ я, разумеется, не рассчитывал.

Однако, вопреки моим ожиданиям, отмалчиваться Сергей Казимирович и не подумал.

— Сие была идея Романова. Вполне, кстати, в вашем духе сударь: ведь как раз вы неустанно прочили его семье трон, — хмыкнул Огинский. — Опала, обрушившаяся нынче на Светлейшего князя, ни о чем вам не говорит? Вот то-то же! Нет, добраться до Бориса VIII — да хотя бы даже до Цесаревича Иоанна — никто, конечно же, на такое всерьез не рассчитывал. Сие было бы уже слишком хорошо.

— Слишком хорошо? — ахнула Морозова. — Смерть Государя — слишком хорошо? Сергей Казимирович, да что вы такое говорите?!

— Но пробой, случившийся не где-нибудь, а в самой императорской резиденции, должен был наглядно показать, что дела далеко не столь ладны, как уверяет граф Бестужев-Рюмин со своими подпевалами, — не обращая на нее внимания, продолжил Огинский. — Что дýхи не просто стучатся к нам в дверь — они уже порог переступили! А значит, времена заигрывания с Китаем и терпимости к Америке безвозвратно прошли! Снова нужен тесный союз с Европой, и прежде всего — с Англией. А никто лучше Всеволода Романова с сей политикой не управится. Вот так-то, сударь, — развел руками мой собеседник.

Собственно, ничего нового он мне не сказал. Да и на поставленный вопрос не ответил.

— Так ваш-то интерес тут в чем? — снова спросил я. — Не станете же утверждать, что вы тут лишь на подтанцовках у Романова?

— На подтанцовках? — усмехнулся Огинский. — Согласен, звучит так себе. Посему: нет. Все просто. Вы же сами излагали недавно экзаменаторам вопросы имперской внешней политики. Помните, что ставила Англия непреложным условием союза? Признание Россией независимости Польши. А сие для нашего рода вопрос принципиальный. Мой прапрадед командовал гарнизоном Сувалок — единственной польской крепости, оказавшей активное сопротивление Империи. Мой дед выступал активным участником последнего восстания. Ни у того, ни у другого не было, конечно, ни малейшего шанса на итоговый успех — а вот у меня сей шанс имелся. Увы, ныне он упущен — и во многом, благодаря вам, сударь!

Последнюю фразу Сергей Казимирович проговорил таким тоном, что я невольно втянул голову в плечи.

— И не тешьте себя иллюзией, будто верой и правдой послужили России, — сухо продолжил между тем Огинский. — От Польши Империи одни проблемы. Сие для русских царей что дорожный сундук, невосприимчивый к левитации — нести неудобно, а бросить жалко. От шашней с Китаем также не приходится ждать ничего хорошего. А Англия при всех их лондонских туманах — партнер пусть и жесткий, но, пока у тебя с ней есть общие интересы — вполне предсказуемый и безусловно полезный. Я сие понимаю, Романов сие понимает — понял бы и Борис VIII, ибо Государь кто угодно, но только не дурак. И рано или поздно сию истину он осознает — хотя теперь, увы, скорее поздно, чем рано. Ну да духи с ним, — махнул рукой Сергей Казимирович. — Он затянет с решением — ему и расхлебывать. Опять же, станет Петроплису не до Польши — значит, для Варшавы и Кракова новое окно возможностей откроется…

Покачав головой, Огинский умолк. Решительно не знали, что сказать на такое, и мы с Надей.

Морозова — краем глаза я время от времени на нее поглядывал — выглядела совершенно ошарашенной. Похоже, она и в самом деле не подозревала и о десятой доле от только что прозвучавшего.

Другой вопрос: зачем Сергей Казимирович нам это все рассказывает? Не просто же так бывший начальник губернской экспедиции III Отделения треплет языком?

Вариант ответа на последний вопрос, впрочем, почти тут же предложил сам Огинский.

— Ладно, что-то мы заболтались — словно в плохом авантюрном романе, — не слишком весело усмехнувшись, снова заговорил он через четверть минуты. — Я лишь хотел, сударь, чтобы вы не считали меня каким-то нелепым записным злодеем. Со своей стороны заверю, что не имею к вам персональных претензий: понятно, что действовали вы отнюдь не в пику мне или Романову, а исключительно в собственных интересах. И, не могу не признать, действовали достойно. Остановить пробой — все-таки не мерлин маны слить! В сем смысле я даже отчасти рад, что в вас ошибся. Недооценил. И полагаю важным, чтобы впредь между нами не было недомолвок — нам еще вместе работать.

— Работать? — вздернул брови я. — Вместе?!

Вот это поворот!

— Ну, вы же хотите отыскать путь в мир-донор? Одному вам трудновато придется! Или передумали и вас здесь теперь все устраивает? — лукаво подмигнул мне собеседник.

— Не передумал… — поняв, что должен что-то ответить, пробормотал я.

— Вот и отлично, — с довольным видом кивнул Сергей Казимирович. — Но осталось устранить одно маленькое недоразумение…

Ну да, как всегда. «Конница стояла над обрывом, и все было бы хорошо, если бы не одно „Но!“» Обязательно найдется какое-то «но»…

— У вас есть кое-что, принадлежащее мне, сударь, — резко посерьезнев лицом, проговорил Огинский. — И я желаю сие себе вернуть.

— Вы о княжеском титуле? — догадался я.

— Титуле? — кажется, искренне удивился мой собеседник.

— Ну да… — понял я, что попал пальцем в небо, но все же пояснил. — Мне оставили «молодого князя», а вас, как я понял, титула лишили…

— Пустое, — отмахнулся Сергей Казимирович. — Не Годуновыми дано, не Годуновым и обирать! Огинские от Рюриковичей свой род ведут. В западных землях мы были князьями, когда настоящий, невыдуманный придворным баснописцами предок Бориса и Иоанна, татарский мурза Чет, еще из Орды не выехал! Нет, сударь, дело вовсе не в титуле. Речь о Василии Алибабаиче. О моем фамильяре.

— И… Что о нем за речь?

— Верните мне моего духа — и подведем под прошлым черту, — разжевал наконец мой собеседник.

«Нет! — ахнул у меня в голове притихший до того Фу. — Не поступайте так, сударь!»

«Почему?» — машинально спросил я.

«Я не вернусь к нему! Лучше Пустота!»

— А если он не хочет? — поднял я глаза на Сергея Казимировича.

— А кого сие волнует? — пожал тот плечами.

«Сударь, умоляю: нет!»

— Ну, меня, например, — неуверенно заметил я. — Он говорит, что ни за что не станет к вам возвращаться!

— Вы сейчас вообще о чем? — ожидаемо потеряла нить нашего разговора Надя.

— Станет, ежели вы ему прикажете, — проигнорировав ее, ответил мне Огинский.

— Фу-Хао считает, что лучше для него будет кануть в Пустоту, — специально назвав духа полным китайским именем — чтобы подчеркнуть серьезность моего к нему отношения — заявил я.