— Вы говорили о каком-то острове, на котором Оксус, Фульбер и Иктанэр устроили свою главную квартиру. Что это за остров и где он расположен?

— Я назову его имя и укажу его местоположение, когда конгресс согласится на мои условия.

— Что же это за условия?

— Я вам их сообщу, когда у вас больше не будет для меня вопросов.

— Хорошо! Тогда я продолжаю серию вопросов.

Сэверак поклонился.

— Господин Сэверак, — заговорил председатель, — вы знаете последний ультиматум Иктанэра? Он требует какую-то молодую девушку, по имени Моизэта, которую вы увезли и… Вы нам ни слова не сказали ни об этой Моизэте, ни об ее похищении. Заклинаю вас говорить правду и только правду! Похитили вы эту девушку? И где она теперь?..

Сэверак ответил не сразу. Он пристально посмотрел на Ван-Дэльта, а затем и на остальных делегатов, глаза которых были прикованы к нему.

— Действительно я увез Моизэту. Но чтобы указать вам место, где я держу ее в заточении, то этого я не сделаю. Моизэта принадлежит мне, и я ее буду стеречь.

Он помолчал минуту, потом медленно заговорил снова:

— Вам нет нужды отдавать Моизэту для того, чтобы обезоружить Иктанэра. Для этого достаточно разрушить остров, на котором живут Оксус и Фульбер, и у Иктанэра тогда не будет базы снабжения. И его «Торпедо» станет бесполезным снарядом.

— Вы забываете, — заметил Ван-Дэльт, — что находитесь в нашей власти. И если вы не возвратите нам Моизэту, то мы можем приказать вас расстрелять.

Сэверак пожал плечами и спокойно ответил:

— Расстреляйте! Я вам не открою, где находится остров; вы не найдете Моизэту, и Иктанэр без хлопот истребит вас до одного. И даже ваше подчинение Оксусу и Фульберу не даст вам мира, так как Иктанэр бьется не ради Фульбера и Оксуса, а лишь из-за Моизэты.

Это было неоспоримо логично. Делегаты в некотором смущении и замешательстве переглянулись между собой, и Сэверак, осужденный и преследуемый анархист, приговоренный к смерти и пленный держав, видел, что держит в своих руках все державы мира.

— И это ваше последнее слово? — спросил председатель. — Вы не согласны возвратить нам Моизэту?

— Нет! И я вам клянусь, что она так надежно укрыта, что вы сами ее не найдете. Только трое знают, где она находится: я, одна женщина и еще один человек. Но женщина вам не скажет, так как она заперта вместе с Моизэтой, которую она стережет, я не скажу, так как не хочу этого. И третий человек не скажет, так как он уже умер.

Префект, улыбаясь, поднялся и проговорил:

— Я прошу слова.

— Говорите! — ответил ему удивленный председатель.

И тотчас же все лица повернулись к префекту, и Сэверак вздрогнул под впечатлением внезапно охватившего его ужасного предчувствия.

— Господа! — произнес префект. — Пять слов: я знаю, где находится Моизэта.

— Вы знаете!..

Восклицания сорвались со всех губ. Мрачный и ошеломленный Сэверак поднялся со своего места.

— Говорите же! Говорите! — закричали со всех сторон.

— Господа, — начал спокойным голосом префект, — я должен несколько вернуться к прошлому. Из вас никто не знает, что несколько дней тому назад Бертильон сделался жертвой покушения. Его убили потому, что больше не нуждались в нем и опасались, что он может оказаться затем опасным. Но…

Префект остановился как бы затем, чтобы придать больше выпуклости и силы тому, что ему оставалось еще сказать. Делегаты не отрывали от него глаз; Сэверак весь съежился. И среди всеобщего напряженного ожидания префект продолжал:

— Но Бертильон не умер.

— Не умер! — простонал Сэверак.

— Да, удар кинжала соумышленницы Сэверака, Веры, его не убил. И я прошу вас, г-н председатель, выслушать самого г-на Бертильона. Он вам откроет, где находится Моизэта.

— Господа! Господа! Прошу вас, — повторял председатель. — Займите ваши места. Вы роняете ваше достоинство.

Наконец, он добился, что его послушали. Все уселись. Сэверак упал на свой стул. Но мало по малу к нему вернулось его самообладание при мысли, что никто без подводной лодки мелкого калибра не сможет проникнуть в грот Розаса.

Когда спокойствие восстановилось, председатель приказал:

— Ведите г-на Бертильона!

При его появлении все делегаты встали и приветствовали его кивком головы. Служители пронесли его через всю залу и опустили кресло справа от председателя, прямо лицом к лицу с Сэвераком, от которого его отделял лишь стол во всю его ширину.

Тогда делегаты уселись и Ван-Дэльт, обращаясь к раненому, проговорил:

— Достаточно ли у вас сил, чтобы сделать доклад комиссии?

— Да, г-н председатель, — слабым, но отчетливым и предупредительным голосом отвечал ученый.

— Поклянитесь говорить лишь правду, одну только правду, и больше ничего!

— Клянусь в этом!

— Говорите! Мы вас слушаем!

И тогда без перерывов Бертильон рассказал, как получил от неизвестной особы письмо, где обращались к его знаниям в области криптографии, как он принял эту иностранку, разобрал принесенную ему криптограмму и получил удар кинжала.

— Я упал головой на стол, — продолжал Бертильон. — И я тут бы умер, так как моя служанка тоже была убита и мне никто не мог бы оказать помощи, если бы не мой брат, которого я ждал на этих днях, появился через каких-нибудь четверть часа после ухода убийц.

— Убийц? — переспросил председатель. — Значит та, которую вы зовете Верой, была не одна.

— Нет! Она не могла задушить мою служанку, которая хотя была пожилых лет, но была еще в силах и могла защититься даже против мужчины. У Веры должен был быть соумышленник, который вошел на ее зов после того, как мне был нанесен удар. Мне остается только сообщить вам теперь знак шифрованной телеграммы, которую Сэверак отправил анархисту Архильеву, не подозревая, что он уже умер. Вот этот текст, — удар кинжала навсегда выгравировал его в моей памяти, и мне кажется, что если бы даже мой мозг был уже мертв, то мои пальцы одни могли бы его написать. Слушайте!

И Бертильон медленно прочитал:

«Грот Розас. Посылай Веру и денег. У меня драгоценный заложник. Амнистия. Торжество».

Остановив жестом готовые сорваться с губ председателя слова, Бертильон добавил:

— Грот Розас, о котором когда-то, как в легенде, я слышал во время моих путешествий по Каталонии, должен находиться в Испании, на берегу моря и возле города того же имени, к югу от мыса Креус. «Заложник», очевидно, и обозначает Моизэту, которую требует Иктанэр. Мой доклад окончен.

На другой день после допроса Сэверака, в семь часов утра, едва солнечные лучи озарили небо, огромный белый флаг взвился и развернулся на вершине маяка Плянье, на широте Марселя.