— А что, если девчонки не согласятся? — спросил Эд.

— Тогда найдем других, которые согласятся, — ответил Ронни. — Не боись.

Они обедали на патио, выходящем на бассейн, и Билл пригласил девчонок вечером к себе на небольшой, как он выразился, «забойный номер». Но никто из ребят и словом не обмолвился о принятом накануне решении купить фотоаппарат. Они не рассказали об этом не из опасения, что кто-нибудь из девчонок не одобрит их затеи, но просто ради того нетерпеливого возбуждения, в котором они будут пребывать на протяжении всего вечера. Вот ведь здорово придумано! Эту забаву стоит обмозговать — без напряга, конечно, спокойно. Даже к такого рода вещам они, насколько возможно, старались относиться подчеркнуто равнодушно.

Ронни, например, который в свои девятнадцать был самым старшим из всех, вообще считал, что ничего не выйдет.

— Но ты же согласился, — недоумевал Эд. — Ты же деньги дал.

— Конечно. Но ведь и ты играешь в Вегасе вовсе не потому, что тебе нужны деньги. Ты, может, даже и не надеешься на выигрыш. Но ставку делаешь. И если ты не законченный идиот, то ты делаешь ставку просто ради игры. Просто чтобы посмотреть, что будет. Просто ради кайфа. Так и здесь. Да только ставки-то не высоки.

— Это еще почему? — спросил Эд.

— Из-за Мерри, — сказал Ронни. — Она еще совсем ребенок. Сколько ей? Пятнадцать? Шестнадцать? Да к тому же учти, сколько лет она проторчала в школе на Востоке.

— Да ведь она одна погоды не сделает, — возразил Гарри.

— Но она может все дело испортить. Если есть девчонка, которая не захочет ввязываться в такое дело, за ней откажутся все остальные. По-моему, это то же самое, что играть в стрип-покер.

— Э, да это же отличный способ начать, — заметил Эд. — Этот самый стрип-покер.

— Ну да! Точно! — воскликнул Билл.

— Только машина не заведется, — сказал Ронни.

— Тогда что же ты предлагаешь им сказать? Давай придумаем, как исключить Мерри.

— Я об этом еще не думал, — сказал Ронни. — К тому же у нее здоровенные сиськи.

— Ну да, точно! — воскликнул снова Билл.

— Ну, хватит трепать языком, — сказал Ронни. — Иди-ка за фотоаппаратом.

И Билл пошел.

В тот же вечер в начале девятого Пэм в своем ярко-красном автомобиле подъехала к дому Мерри и посигналила. Мерри пожелала спокойной ночи матери и отчиму. Элейн ответила «спокойной ночи», Гарри кивнул и промычал что-то нечленораздельное. Мерри знала, что они не одобряли ее частых вечерних уходов и их особенно-то не поражала ни Пэм, ни ее красная спортивная машина, но они не смели высказывать недовольства. Мать боялась потерять ее окончательно и беспокоилась, как бы она опять не уехала в Нью-Йорк, Париж или куда там еще, где был Мередит. Отчим тоже не роптал, словно опасаясь, что Мерри проболтается Элейн о его гнусных притязаниях. И только Лайон, добродушно улыбаясь, помахал ей вслед и сказал на прощанье: «Желаю хорошо повеселиться».

Она вышла к Пэм и села в машину. И они укатили к Биллу.

Все началось как обычно. Слушали пластинки, пили. Они собрались в большой подвальной комнате для отдыха, которую когда-то оборудовал отец Билла. У стены напротив двери был длинный бар, рядом с которым располагались бильярдные столы и даже игральный автомат. Вся остальная площадь комнаты предназначалась для танцев. Вдоль стен стояли обтянутые красной кожей диванчики. По стенам были развешены головы лося, оленя и антилопы, которые Холлистер старший купил в Лос-Анджелесе.

Они сидели, болтали, иногда вставали потанцевать, но в основном просто сидели со стаканом в руке и барабанили пальцами по диванной коже в ритм музыке. Становилось довольно скучно. Но так и было задумано. Ронни решил, что в самом начале вечеринки надо позволить девицам немного поскучать. Потом все, что бы им не предложили, покажется куда интереснее, чем сидеть, пить и ничего не делать.

Билл дождался, когда кончится пластинка, и как бы невзначай сообщил Эду и Ронни, что сегодня днем он купил «полароид».

Сделав это сообщение, Билл словно включил хитроумную механическую игрушку. Все сразу оживились. Беседа незаметно перешла от обсуждения недавней облавы на порнографов в Чикаго к предложению сделать несколько похабненьких фотоснимков, что вызвало некоторое сопротивление со стороны Пэм, Мерри и Джилл. Лила была целиком «за», но она всегда была «за», о чем бы ни шла речь, главным образом — «за» Билла, Но ребята к этому сопротивлению были готовы заранее и сказали, что сначала они сыграют в стрип-покер, то есть не все сразу разденутся и не всех сразу будут снимать. Это контрпредложение не показалось логичным, но как объяснил Ронни еще до приезда девчонок, оно и не должно таким казаться. Надо только найти подходящий повод для того, чтобы девчонки разрешили себя уговорить. Так оно и получилось.

Они начали игру, и все шло прямо по сценарию Ронни. Джилл проиграла, потом Лила, потом Билл и Эд, потом Лила снова проиграла, и Ронни тоже проиграл. Покер продолжался до тех пор, пока в ходе игры, которая на самом деле была комбинацией двух игр, все не оказались в большей или меньшей степени раздетыми. В выигрыше был вроде бы Эд, который проиграл пока только один ботинок и один носок. Но он был также и в проигрыше, поскольку объектом всеобщего внимания и целью игры было обнажение. И Лила, на которой остались уже только бюстгальтер и трусики, выигрывала столько, сколько проигрывал Эд. Это был, как и предсказывал Ронни, клинический случай внушенной массовой истерии. Лила, разумеется, ужасно стеснялась первой снять с себя жизненно важную деталь одежды, но все же сняла. Сыграли еще пару партий, в результате чего Ронни проиграл рубашку, а Мерри юбку. Лила курила, нервно постукивая пальцем по картам и облизывая пересохшие губы. Она опять проиграла, и ей пришлось снимать бюстгальтер.

Никто не проронил ни слова.

Мальчики изо всех сил пытались не смотреть на нее, но, конечно, украдкой посматривали. А она старалась держаться невозмутимо и с чувством собственного достоинства и даже не делала поползновений прикрыть грудь рукой, что могла бы сделать, просто держа карты перед глазами. Но сделав так, она бы нарушила оговоренные заранее правила игры.

Но даже не игра сама по себе интересовала их. Никто пока не вспомнил о «полароиде», который Билл положил на стойку бара. Никто пока о нем даже не намекнул. Но все о нем, конечно же, думали, и мысль эта одновременно возбуждала их и пугала.

Они сыграли еще несколько партий. И продолжали играть в бесплодной попытке поддерживать хоть какой-то интерес к картам. Валеты, дамы, короли, валеты, дамы, короли, тузы. Красные пятерки, черные десятки. У них получались фул-стриты, и флеши, и каре, и флешь-рояли. Но всем уже было не до того. Они во все глаза смотрели, как Мерри снимает комбинацию, как Пэм снимает бюстгальтер, а Гарри — брюки. И вот, наконец, Лила оказалась первой, кому предстояло раздеться догола: она торопливо стащила трусики с бедер и выскользнула из них. Ее обнажение словно подстегнуло игроков, вдохнув новую жизнь и в покер и в стриптиз, в финале которого должна была появиться фотокамера, лежащая пока на стойке бара. Лила была брюнеткой, и треугольник волос у нее в паху тоже был темный и лишь подчеркивал ее ослепительную наготу.