и дети. На женщинах были длинные платья полуэллинско-полусарматского покроя: свободно ниспадающие, с короткими рукавами или без рукавов, они не стесняли движений и подчеркивали легкость и стройность женских фигур. Волосы у женщин были стянуты яркими лентами, на ногах надеты сандалии или легкие полусапожки. Одежда девочек напоминала женскую, мальчики были в рубашках и коротких штанах.

Встречались шумно, радость смешивалась с плачем: треть команды не вернулась, полегла в битве с готами.

Останя, взяв с собой Раша, поспешил к кораблю с лошадьми. Оба коня благополучно перенесли морское путешествие, но заметно похудели. Увидев хозяина, Лось заржал, а в голосе у него, кроме радости, Останя уловил упрек. Конь будто говорил ему: «Зачем ты оставил меня здесь?»

— Ничего, ничего! — успокоил его Останя. — Теперь будем вместе.

Он вывел Лося на берег, Раш вывел Фалеева коня. Когда кони утолили жажду, Останя предупредил Раша:

— Будешь с лошадьми!

Раш догадался, чего от него хотел хозяин. К приказу он отнесся без всякого энтузиазма: ему не хотелось отдаляться от своих покровителей.

— Держи! — Останя протянул ему нож — тог самый, который до плена висел у Раша на поясе.

Гот принял нож с радостью: рабу не полагалось никакого оружия, поэтому с ним и никто не считался; мужчина с ножом — уже не раб, и к нему иное отношение.

Фалей, Даринка и Авда наблюдали за ними. Ступив на берег, женщины наконец почувствовали, как спадает многодневное напряжение, не оставлявшее их в пути. Присутствие женщин и детей подействовало на них успокаивающе. Сарматский плен больше не грозил им, а городские сарматы речью, манерами и одеждой заметно отличались от своих кочевых собратьев. Увидев, что Останя поручил готу лошадей, Фалей одобрил решение своего молодого друга. Останя знал, что Раш не воспользуется своим новым положением и не ускачет на доверенных ему конях. Как россы и эллины, он был наглухо заперт в полукольце сарматской степи. Сама обстановка рождала солидарность между ними. Каждый здравомыслящий человек стремился к союзу с близкими по судьбе людьми. На Раша во всем теперь можно было положиться, и Останя понял это еще в Сегендше, когда отказался продать его сарматам. Укрепляя дружбу с готом, Фалей выбрал из добычи, доставшейся им в ночной битве, меч и лук Раша, передал Остане, а тот возвратил их Рашу.

Безоговорочное доверие, оказанное готу россом и эллином, растопило последний ледок его настороженности к ним. На лице у Раша выступил слабый румянец. Великодушие тех, кто по законам войны имел на него право, как на раба, покорило его. Он принял меч обеими руками, склонил голову в знак благодарности и выпрямился, будто стал выше ростом: он снова был воином, могущим постоять за себя, и у него были здесь друзья!

Изменившейся походкой, уверенной и легкой, он направился к коням.

Подобное превращение пережил и Фалей, когда воевода Добромил возвратил ему свободу и меч. Фалей знал: то, что теперь произошло с Рашем, необратимо, он уже никогда не будет их врагом…

Тем временем Зенон и Самбион обменялись приветствиями и отошли в сторону от толпы, чтобы поговорить без помех, да и лишние уши были им ни к чему. Зенона интересовали городские дела, а Самбиона — окрестные. Вопросы друг другу они задавали прямые, а отвечали на них осторожно, почти уклончиво: спрашивать легче, чем отвечать да еще в такие неустойчивые времена.

— Ты подогнал к пристани все свои суда. Море неспокойно, Самбион.

Иудей понимал, что имел в виду эллин: в море бури и пираты, осмотрительный купец не снаряжает сразу все свои корабли.

— В Феодосии меня ждут дела.

Для Зенона не было тайной, что Самбион сам распространял слух о том, что намерен отдохнуть от Танаиса с его постоянным напряжением, исходящем от сарматской степи, и возвратиться в Феодосию, где жила его большая семья. Но еще лучше Зенон знал, что Самбион полон сил и энергии и что, хотя он избегал в делах чрезмерного риска, он обладал сильной волей и незаурядным мужеством. С его предприимчивостью в Феодосии негде развернуться. Самое подходящее место для таких людей, как он, — Танаис, здесь поистине неисчерпаемые возможности. Без чрезвычайной нужды Самбион никогда не оставил бы свои мастерские, приносившие ему неизменный доход.

Самбион оглядел захваченные у пиратов суда, будто между прочим проговорил:

— Это корабли Самбатиона, я отдал бы за них своих рабов.

Купец Самбатион, компаньон и единоверец Самбиона, погиб в море в схватке с пиратами.

— Разве в Феодосии тебе не понадобятся рабы?

— На новом месте будут новые рабы.

Дело принимало серьезный оборот: Самбион действительно закрывал свои мастерские, а это означало, что городские дела совсем плохи, раз предприниматель отказывается от своих рабов. Ведь они не только умножают достояние рабовладельца — в смутные времена они могут быть и опасны…

— Корабли нужны мне самому. Так что же в городе, Самбион?

На такой вопрос нечего было ждать прямого и ясного ответа, и Зенон не ждал. Ему только хотелось увидеть, как поведет себя многоопытный иудей. А тот засуетился, давая понять, что его ждут неотложные дела. Итак, в городе неладно. Пока Зенон плыл по Меотиде, в степи что-то изменилось, надо поскорее встретиться с братьями по фиасу!

Приказав матросам убрать мостки, Зенон заспешил в город, но, вспомнив о россах и Фалее, задержался: им следовало помочь. Толпа на пристани поредела, все потянулись в город, а эти четверо оставались на месте: их здесь никто не ждал, и приткнуться им было негде. Зенон подумал было, не поместить ли их на корабле, но тут же отбросил эту мысль: они заслуживали большего уважения. Он решил приютить их у себя в доме. Хорошие воины ценнее любого товара, а эти двое — из таких. Он предложил им свое гостеприимство, и они с готовностью приняли его. Их уже беспокоила неопределенность положения, в котором они оказались.

В порту Зенона встретили взрослый сын и две молодые женщины — обе эллинско-сарматского происхождения. Отец и сын пошли впереди, за ними последовали женщины, Фалей и Останя замыкали эту небольшую колонну.

Дождей не было много дней, степные травы заметно пожухли, а между каменных стен, тянувшихся к городским воротам, не росло ни травинки. Земля здесь была так выбита ногами людей и животных, что на всем пути от пристани до крепости обнажилась скальная основа, на которой стоял город.

От реки до городских ворот — около сорока саженей. Чем ближе люди подходили к воротам, тем выше и мощнее казались им крепостные стены и башни, сложенные из необработанного камня. Подступы к укреплениям