бежать. Уже десять лет он жил с сарматами и за это время не встретил ни одного человека, говорящего на родном языке или на языках родственных ему племен. Встреча с Рашем потрясла его не меньше, чем встреча его собрата-росса с соплеменниками.

Кузнеца-росса звали Варул. Оправившись от потрясения, он принялся торопливо, сбивчиво рассказывать о себе, встреча с земляками, совсем недавно покинувшими росские края, была для него долгожданной радостью. Еще мальчишкой сарматы увезли его в степь. Уже четверть века он находился на чужбине и давно утратил надежду когда-нибудь вернуться на родину, где у него остались мать и сестры.

Он рассказывал, а слезы навертывались ему на глаза. Он не отходил от своих земляков все время, пока длился торг, а его собрат по несчастью не отходил от Раша.

Когда караван двинулся дальше, оба они продолжали стоять на месте и смотрели им вслед. Потом заковыляли прочь, волоча искалеченные ноги.

Глядя на них, Фалей задумчиво проговорил:

— Вот почему у Гомера бог-кузнец Гефест — хромой…

На другой день караван встретился с сарматским войском. Сначала вдали появился головной отряд, за ним показались густые массы конницы. Это было внушительное зрелище. Тяжеловооруженные воины ровной рысью двигались в сторону заходящего солнца. Тысячи бойцов, готовых по жесту военачальника ринуться на врага. Степь подтягивала свои войска к Данапру, ставила на пути пришельцев-готов барьер из конных воинов.

Караван ускорил шаг, спеша удалиться от войска, а купцы придержали своих коней, чтобы получше разглядеть знаменитую сарматскую конницу, некогда вытеснившую из степей скифов. Ее появление отозвалось в них радостью: степь шла на готов! Этот момент был полон особого смысла, он означал, что не сегодня-завтра решится судьба эллинских городов. Если сарматы и готы взаимно ослабят друг друга, эллины еще устоят против натиска варваров.

За себя купцы не боялись: раз сарматы шли на готов, то пока им не до эллинов.

Они не ошиблись. От войска отделилась группа конников, вскачь приблизилась к каравану, но, увидев знак Сегендша и охранные знаки на груди у купцов, повернула назад.

Степняки еще не рассматривали эллинов ни как врагов, ни как добычу.

Встреча с кузнецом-свевом потрясла Раша, но не менее глубокий след оставило в нем в те страшные минуты поведение его хозяина — росса. Раш, несомненно, разделил бы их судьбу, если бы стал собственностью степняков, и когда подошли богато разодетые сарматка и сармат, сопровождаемые свитой, и сарматка показала на него пальцем, он похолодел: она пожелала приобрести для себя раба-гота.

Эти двое своим одеянием выделялись из остальных степняков. На ней было длинное платье из ярко-синего шелка, ярко-красный шелковый пояс. Платье на груди было скреплено золотой булавкой, ворот, рукава и подол расшиты золотом, пояс украшен золотыми бляшками с зеленоватой эмалью. Из-под края платья выглядывали носки слегка изогнутых сапожек, расшитых золотом. На плечах у сарматки был плащ из двойного шелка — ярко-синего снаружи и огненно-красного с изнанки, — богато расшитый золотом и украшенный драгоценными камнями. На холеных руках блестели перстни и браслеты, шею украшала золотая гривна. Венчала эту чрезмерную роскошь золотая диадема, украшенная жемчужинами и бриллиантами. От диадемы на плечи и спину опускалось расшитое золотом покрывало.

Все в сарматке — одежда, драгоценности, манера вести себя — выдавало жену влиятельного племенного вождя.

На ее спутнике была рубаха и штаны из тонкого полотна, расшитого золотом; штаны вправлены в мягкие сапоги, широкий кожаный пояс украшен золотыми бляшками; на ножнах меча блестели золотые пластины с изображением грифонов, терзающих лань, на голове башлык, отороченный мехом горностая, на плечах богато украшенный плащ. Но, несмотря на свою роскошную одежду, сармат выглядел не так эффектно, как сарматка. Он был невысок, рыхл, с заплывшими от жира глазками и жидкой бородкой.

Сощурившись, степняк оглядел Раша и, видимо, остался доволен выбором жены. В эту минуту Раш горько пожалел о том, что послушался совета своего хозяина и не бежал из каравана еще в первую ночь. Теперь он в отчаянии ждал исхода торга. Сармат потребовал, чтобы росс уступил ему гота, и назвал свою цену за него. Останя ответил отказом. Сармат увеличил цену, Останя опять отказал ему. Этот торг привлек к себе общее внимание. Вокруг Остани, Раша и знатных сарматов образовалось кольцо зрителей. С каждой минутой нарастало внутреннее напряжение, которое могло плохо кончиться как для россов и гота, так и для эллинов. Степняки уже с назойливым любопытством приглядывались к Даринке и Авде. Здоровая, сильная чужеземка всегда считалась у них ценной добычей.

Сармат все яростнее настаивал на продаже Раша, а Останя твердо стоял на своем: раб не продается! Казалось, вот-вот дойдет до кровопролития. Но подъехал всадник с властным лицом и в одеянии, достойном вождя, не таком броском, как у первого сармата, но полном сурового достоинства — золото блестело только на поясе и ножнах меча, да на груди висела золотая пластина с изображением трехглавого дракона, символа высочайшей власти.

Позади него остановилось десятка два воинов — все на добротных конях.

Подъехавший быстро заговорил с покупателем-сарматом. Все голоса стихли — было очевидно, что эти двое играли здесь главную роль. В их резкой полемике несколько раз повторялись имена Фарака и Фаруда, при этом оба показывали на росса. Потом сармат-покупатель нехотя отступился от Раша. Его жена недовольно закусила губы, но тоже замолчала.

Зенон, наблюдавший эту сцену, поспешил увести караван от кочевья. Он в равной мере опасался и уступчивости, и неуступчивости Остани. Не так уж были надежны союзнические узы между эллинами и сарматами, чтобы подвергать их серьезному испытанию на прочность. Стоило россу уступить Раша кочевнику, и сарматы наверняка потребовали бы еще и женщин. Отказ грозил бы кровавой резней. К счастью, все кончилось благополучно. Этот эпизод подтвердил, что сарматы пока еще считались с эллинами, так как обстановка на западе была неясна. Если готы пойдут войной на сарматов, то эллины нужны были как союзники, а не враги. Вот почему сам каган не допустил готовой вспыхнуть резни, да и к сыну воеводы Добромила не следовало относиться, как к прохожему. Кто знает, может быть, он еще сослужит службу степи…

Раш теперь с откровенной благодарностью смотрел на своего хозяина-росса. В Сегендше он еще не понимал намерений Остани, а теперь убедился, что росс не продаст его сарматам, так как по-видимому, решил оставить себе. Что ж, неволя без рабства легче, чем неволя и рабство.

А Останя в те минуты будто ходил по лезвию ножа. Он разом мог потерять все: свободу, Даринку, жизнь. И когда гроза миновала, он