Я поехал к ней в больницу. Она стала совсем худенькой, прозрачной, и только зеленые глаза были такими же проникающими в душу. «Я знаю, рано или поздно, но правда будет обнародована. Необходимо время, а его у меня совсем нет». Я тоже понимал, что времени у нее практически не осталось. Это была наша последняя встреча. Встреча с человеком, который дал мне возможность пройти через очень важный для меня опыт, связанный с определением подлинности тех или иных музейных экспонатов, который потом позволил мне принять верное решение в глобальном вопросе. Но тогда ни она, ни я еще не знали, для чего судьба выкрутила наши маршруты так, чтобы мы встретились.

Светлану Петровну похоронили на Ваганьковском кладбище, в семейной могиле. На похоронах я думал о том, что до сорока восьми лет судьба ставила на моем пути людей, по большей части выступающих в роли неких препятствий. Взаимодействуя с этими людьми, я должен был либо измениться в лучшую сторону, либо сломаться. Их было очень много. Но вот настал такой момент, когда в моей жизни стали появляться люди, не пытающиеся меня менять, а просто помогающие мне. Судьба прекратила меня обтачивать на наждаке, строгать рубанком и каленым железом укрощать мою энергетику, а стала просто благосклонной. Так вокруг меня появилось множество людей. Так появилась Алена.

Она появилась, когда переживала величайшее горе в своей жизни: умирала ее любимая мама. Игры мироздания бывают очень жестокими. Если видишь только тактику и не знаешь стратегию, воспринимать мир, как любящий тебя, крайне сложно. Нам с Аленой пришлось пройти длинный путь, и он не был простым. Мы, двигаясь навстречу друг другу, через годы, через время, оба пережили свои личные трагедии. Возможно, у мироздания не было другого варианта, как болезнь Алениной мамы, которая смотрела все программы с моим участием и отправила дочь ко мне для того, чтобы я помог, а на самом деле, как оказалось, с совершенно другой целью — познакомить нас. И, возможно, реализация этой задачи сделала болезнь уже ненужным фактором. Мне показалось, что это я справился с болезнью, а на самом деле в ней просто отпала необходимость, и Аленина мама выздоровела сама. Грандиозность Творца непостижима, и то, что кажется ужасным здесь и сейчас, вдруг через какое-то время оборачивается благом, и совершенно наоборот, объективная польза оборачивается трагедией!

При встрече с Аленой мне не понадобилось много времени на аналитику, да ее, собственно, и не было, это было интуитивное понимание — а себе я верю. А вот сомнения были. Большие сомнения. И я, понимая, что этот человек мне необходим, все равно устраивал испытания, порой очень жесткие. Я не представляю, как она выдержала их. Но выдержала. Я понимал, что рано или поздно мне надо будет знакомить Алену с моими сыновьями, это тоже было испытанием, но мы его прошли — и я, и Алена, и Альберт, и Евгений. Я познакомил их и сам был в некоем напряжении от возможной реакции, да и переживания Алены передались мне, я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо.

Был август, и мы поехали в Псков. Там живет мой дядька, в огромном доме на берегу озера. Мы поехали к нему на день рождения. Я не знаю, что опять меня дернуло, но я опять устроил Алене испытания, и тут… на ее защиту встали мои сыновья! Евгений, в силу дипломатичности, пытался выстроить свою речь, а Альберт сказал мне прямо в лоб: «Папа, мы считаем, что ты неправильно себя ведешь».

В общем, их критика в мой адрес подействовала. Мне было страшно неудобно и перед Аленой, и перед сыновьями, но объективность сыновей меня не огорчила. Я подумал тогда: они уже взрослые и все понимают. И зачем же я снова и снова испытываю ее недоверием? Или я себя испытываю? Ведь сам же сказал еще в марте две тысячи девятого, через несколько дней после знакомства: «Девушка, я на вас женюсь». Мы тогда еще были на вы. На ее вопрос «когда?», вместо моего сакраментального «своевременно», я вдруг сказал: «В апреле две тысячи двенадцатого года. Двадцать восьмого, в субботу».

Я никогда не был за границей, в силу своей профессии я был «невыездной», у меня даже загранпаспорта не было. И вот первая моя поездка. Мы с Аленой прилетели в Тулузу, город на юго-западе Франции. Я ничего не знал об этом городе, кроме того, что там находится Тулузский университет, один из крупнейших в Европе, завод, выпускающий самолеты Airbus, центр космических исследований, а еще я знал, что в ста километрах от Тулузы живут друзья Алены.

Из аэропорта мы сразу поехали на центральную площадь города. Выйдя из машины я вышел на площадь: надо познакомиться с городом поближе. Я присел и положил руки на горячие камни, и тут… мне стало плохо. Нет, реакция не была похожа на ту, в Пушкинском музее, когда я решил исследовать египетскую мумию, это было нечто другое. Меня замутило, и все это было так стремительно, что я прекратил дышать, мне надо было срочно уйти с площади, ну хотя бы до ближайшей урны.

В каком-то тумане я увидел на углу здания вход в кафе. Мне показали где туалет. Меня вырвало, холодный пот пробил мое тело, я замерз так, как будто на улице минус тридцать. Я умывал лицо водой, то горячей, то холодной, постепенно мне становилось легче, и минут через десять я был практически здоров.

Что это было? Надо бы почитать про этот город повнимательней. Мне не понравилась проявленная эмоция страха. Там, на площади, мне было страшно — да, именно страшно! Умывшись и выпив холодной воды прямо из-под крана, я вспомнил, как однажды в детстве, мне было лет восемь, я заправлял бензиновую зажигалку. Бензин стоял в гараже, в двухсотлитровой бочке. Заправив зажигалку, я как-то автоматически нажал кнопку, и от искры зажглась бочка с бензином.

Мне повезло, бочка была полная, под самую пробку, это и спасло меня, иначе она бы взорвалась. Тогда мне было очень страшно. Страх предстоящего взрыва и огня на секунду загнал меня в ступор, но возникшее решение было единственно верным. Я справился и, обжигая руки, закрыл бочку железной пробкой — без доступа кислорода пламя исчезло. Была такая же тошнота, но тогда я подумал, что это от запаха бензина.

Алена очень за меня испугалась.

— Что это было? Ты белый как мел.

— Пока не знаю, надо книжки почитать, с местными поговорить.

Мы сели в симпатичный прогулочный паровозик и отправились осматривать этот чудесный город из розового кирпича. Он мне понравился, но пока я даже не стал пытаться сканировать его — мне хватило того, что произошло на центральной площади, я решил, что для начала мне нужны обычные источники информации. Непонятно, на что можно нарваться, я не дома — как-никак заграница, нужно быть бдительным, подумал я и улыбнулся: Советский Союз просто так не вытравишь. Вспомнилась подписка о неразглашении: «В случае контакта с гражданами иностранных государств немедленно докладывать своему непосредственному начальнику». Их полная площадь, иностранцев, вернее, они у себя дома, а иностранец здесь я! Это меняет дело. В те далекие времена я представить себе не мог: где я и где Франция.

К моему стыду, оказалось, что я совершенно не знаю историю Франции. То, что французы не знают историю России, меня нисколько не смущало — ну не знают и ладно. О, как бы мне пригодились эти знания в первый день знакомства с Тулузой. Я бы действовал намного осторожнее. Но что сделано — то сделано.