– У нее снова припадок? Ее трясет?

– Нет. По-моему, бедняжка так обессилела, что даже не может трястись. Она была здесь, когда в ней больше всего нуждались. И возможно, спасла жизнь твоей маме. Помни об этом всегда.

– А мама что-нибудь видит? Хотя бы чуть-чуть?

Но прежде чем сэй Косингтон успела ответить, Тим все понял по ее лицу.

– Пока нет, сынок. Молись за нее.

Тим хотел ей ответить поговоркой, которую иногда слышал от папы: Молись о дожде, если хочешь, но все-таки вырой колодец. Но не стал ничего говорить.

До дома вдовы ехали медленно, ослик Лучик вышагивал сзади, привязанный к коляске Ады Косингтон. Было по-прежнему жарко – не по сезону. Ветер, обычно дувший из леса и несший в деревню лесные запахи, сейчас полностью стих. Поначалу вдова пыталась бодриться и убеждать Тима, что с Нелл все будет в порядке, но очень скоро умолкла; наверное, она и сама понимала, как наигранно и фальшиво все это звучит. Примерно на середине пути Тим услышал справа от себя какой-то глухой и невнятный звук, похожий на бульканье. Мальчик испуганно повернулся в ту сторону, но сразу же успокоился. Вдова Смэк заснула, уронив подбородок на грудь. Нижний край вуали лежал у нее на коленях.

Когда они добрались до жилища вдовы на самом краю деревни, Тим хотел завести сэй Смэк в дом, но та сказала:

– Не надо. Помоги мне подняться на крыльцо, а дальше я справлюсь сама. Заварю себе чаю с медом и лягу, потому что я правда устала. Тебе надо быть с мамой, Тим. Я знаю, когда ты приедешь домой, там уже соберется половина женщин деревни, но Нелл нужен ты.

Она обняла Тима – впервые за те пять лет, что он ходил к ней учиться. Это было сдержанное, но все же сердечное объятие. Тим почувствовал, как хрупкое тело вдовы дрожит мелкой дрожью под платьем. Значит, у нее еще оставались какие-то силы, которых хватало на то, чтобы дрожать. И на то, чтобы утешить мальчика – усталого, разъяренного и растерянного, – который так сильно нуждался в утешении.

– Иди к ней. И держись подальше от темного человека. Он весь насквозь лживый, и от всех его дел только беды и слезы.

На обратном пути Тим встретил Соломенного Уиллема и его брата Хантера (которого из-за веснушек прозвали Пятнистым Хантером). Они догоняли поисковый отряд, который уже отбыл в лес.

– Они собираются обыскать все участки на Тропе железных деревьев, – взволнованно сообщил Тиму Пятнистый Хантер. – Мы найдем его.

Значит, в деревне Келлса не нашли. У Тима было предчувствие, что его не найдут и в лесу. Никаких оснований для этого не было, просто Тим чувствовал, что так и будет. И еще мальчик чувствовал, что сборщик налогов с ним пока не закончил. Человек в черном плаще нашел себе забаву… и он еще не наигрался.

Мама спала, но проснулась, когда Ада Косингтон привела Тима в спальню. Остальные женщины собрались в гостиной, но они не сидели без дела, пока Тима не было дома. Буфет таинственным образом переполнился до отказа – полки буквально ломились от мешков и бутылок, – и хотя Нелл была очень хорошей хозяйкой, Тим ни разу не видел, чтобы их дом сиял такой чистотой. Даже балки под потолком были очищены от копоти.

В доме не осталось вообще ничего, что напоминало бы о присутствии Берна Келлса. Ужасный сундук вынесли из прихожей и задвинули под крыльцо у задней двери – в компанию к мышам, жабам и паукам.

– Тим? – Нелл с облегчением вздохнула, когда Тим взял ее за руки, протянутые к нему. – С тобой все в порядке?

– Да, мама, все хорошо. – Они оба знали, что это ложь.

– Мы знали, что его больше нет. Но разве от этого легче? Как будто его убили еще раз. – Из незрячих глаз Нелл потекли слезы. Тим тоже плакал, но так, чтобы мама не слышала. Маме не надо слышать, как он рыдает. Ей и так плохо. – Его привезут в покойницкую, за кузницей Стокса. Наши женщины очень добры, они приготовят его к погребению, сделают все, что надо, но первым придешь к нему ты, да, Тимми? Придешь к нему и скажешь, как мы его любим. И ты, и я. Я сама не могу. Человек, за которого я по дурости вышла замуж, так меня искалечил, что я почти не могу ходить… и вообще ничего не вижу. Какой же я была дурой, какой ка-мей! И теперь мы оба расплачиваемся за мою глупость.

– Не надо так говорить. Я люблю тебя, мама. Конечно, я пойду к нему.

Но время еще терпело, и Тим сначала пошел в сарай (в доме было слишком уж много женщин) и соорудил себе постель из соломы и старых попон. Он заснул почти мгновенно. А около трех пополудни его разбудил Питер Косингтон. Лесоруб прижимал шляпу к груди, а лицо у него было скорбное и серьезное.

Тим сел, протирая глаза.

– Келлса нашли?

– Нет, сынок. Но мы нашли твоего отца и привезли в деревню. Твоя мама сказала, ты отдашь ему дань уважения за вас обоих. Она говорит правду?

– Да, да. – Тим поднялся на ноги, отряхнул солому со штанов и рубашки. Ему было стыдно, что он заснул, но этой ночью он почти не спал, и ему снились кошмары.

– Ну, значит, пойдем. Поедем на моей повозке.

Покойницкая располагалась на заднем дворе деревенской кузницы, но ее редко использовали по назначению. В те времена деревенские жители, как правило, сами готовили к погребению своих умерших близких и хоронили их на собственной земле, обозначая могилу деревянным крестом или грубо отесанной каменной плитой. Кузнец Дастин Стокс – носивший неизбежное прозвище Молот – стоял в дверях. Сейчас он был в белых холщовых штанах вместо всегдашних кожаных и длинной белой рубахе, доходившей почти до колен и поэтому похожей на платье.

Увидев Стокса, Тим вспомнил, что по обычаю белый цвет – это цвет скорби по мертвым. И вот тут он все понял, до конца осознал всю ужасную правду, которую не желал принимать даже тогда, когда смотрел в мертвые глаза отца под прозрачной текучей водой. У мальчика подкосились ноги.

Питер Косингтон подхватил его сильной рукой и не дал упасть.

– Ты сможешь, сынок? Если не сможешь, тебя никто не осудит. Он был твоим папой, и я знаю, как ты его любил. Мы все это знаем.

– Я смогу, – сказал Тим. Ему не хватало воздуха, грудь как будто сдавило, и вместо обычного голоса получился сдавленный шепот.

Молот Стокс поднес кулак ко лбу и поклонился. В первый раз в жизни Тима приветствовали как взрослого мужчину.

– Хайл, Тим, сын Джека. Его ка ушло в пустошь в конце тропы, а то, что осталось, покоится здесь. Ты пойдешь на него посмотреть?

– Да, пожалуйста.

Питер Косингтон шагнул назад, и теперь уже Стокс взял Тима под локоть и повел вовнутрь – не тот Стокс, который вечно ругается и сквернословит, раздувая кузнечные мехи, и ходит в своих неизменных кожаных штанах, а Стокс торжественный и серьезный, в белых ритуальных одеждах; Стокс, который открыл перед Тимом дверь в комнату, где все четыре стены были расписаны изображениями леса; Стокс, который подвел мальчика к вытесанному из железного дерева постаменту в самом центре – на открытом пространстве, символизировавшем пустошь, где кончаются все пути.