Я поднимаю тускнеющий фонарик и не сразу понимаю, что именно я вижу. Над поверхностью озера висит громадный колокол. В нем нет языка, местами он покрыт известняком, с кромки свисают сталактиты. Я свечу фонариком в воду, боясь обнаружить там Голлума с кольцом Всевластия, но вижу только рачков, маленьких полупрозрачных рачков. Таких же, как те, что прыгают по спине на ночном коктебельском побережье, когда лежишь на берегу с милой герлушкой.

Фонарь неумолимо гаснет, и я, пятясь, снова ныряю в катакомбы за невидимым провожатым...

Очнулся я, лежа ничком.

— Ни фига себе «молоко» вчера было, — проскрипел я вслух и приподнялся.

Никакой реакции на мои слова не последовало. И это не удивительно. Я находился в абсолютно незнакомом мне гроте совершенно один.

Руки, одежда и волосы были перепачканы красной глиной.

И как это, извините, называется?!

Кряхтя, я встал на ноги и ощупал одежду. Влажная. В кармане нашел фонарик — не работает.

Не сон.

Я осмотрел грот. Абсолютно пустой — ни клочка бумажки, ни консервной банки, ни костровища. Смутно знакомый — значит, я здесь проходил, следовательно, я на Мангупе, а это уже неплохо. Никаких расщелин и разломов я не обнаружил — все-таки это был сон. А где ж я перемазался? Неужели в Жопу Мангупа лазил?

Впрочем, чему удивляться, здесь все может быть.

Решив подумать о том, что случилось, позже, я довольно быстро определил, где нахожусь — на оконечности мыса Ветров. Бодро добрался через Мустанговую до Мужского родника, постирался и умылся.

Пока шел к Рингушнику, надрал охапку полевых цветов — у Львенка сегодня же день рождения! В гроте ее не оказалось, спозаранку они с Натахой собирались сваливать в Симферополь, еще вчера напустили облако таинственного тумана и всех заинтриговали.

Что же вчера было? Наркотический угар, в котором я где-то измазался глиной и в ночи как-то прискакал под мыс Ветров? Или снова эта странная, выводящая меня из себя своей невозможностью мистическая начинка Мангупа? Или отблески вчерашней же странной медитации в пещере на обрыве Соснового, тот провал в памяти, ввергший меня в эйфорию?

Ладно, решил же вчера, что во все буду верить, — значит, надо верить. А иначе и с ума сойти можно...

Вернулись вечером Танька Львенок и Натаха. Привезли... торт! Настоящий торт! Со взбитыми сливками! Стоило серьезных моральных усилий взять самый маленький кусочек, чтобы девочкам больше досталось. Невероятное блаженство, когда самым главным лакомством является сахар-рафинад, в крайнем случае сгущенка...

Где деньги взяли, не колются, но я подозреваю, что Танька загнала свои часики, на руке их нет. Блин, самостоятельная, намекнула бы, авось и придумали бы что-нибудь.

Что ни говори, а повзрослела Львенок за эти месяцы. Наивная девушка, жаждущая романтики и свободы, познала все, что хотела. От свежего воздуха посвежели щеки и налилась грудь. Исчез, оставшись на крутых подъемах, лишний вес, мышцы стали упругими и сильными. Еще недавно ребенок, сейчас Танечка уже способна думать, рассуждать, спорить. Взгляд стал серьезней, речь логичней, небольшие, казалось бы, потрясения закалили характер. Боюсь, родители не узнают в ней ту девочку, которую отпустили отдохнуть в Крыму...

После торта ели кабачковую икру с хлебом и мед, который Муха, Доброволец, Сережа, Сивый и Киса сегодня привезли. Меда чуток, зато парни разведали отличную пасеку.

Подарил Львенку образок на шею. Обрадовалась очень.

Между делом расспросил народ, куда я вчера делся.

— Ты охотился на кого-то, — вспомнила Натаха. — А потом мы с Танькой поползли ко мне спать.

— Я спал, — напряг память Костик. — И мне снилась родина, Саратов, Волга и цирк. Потом меня забрал Доброволец, и мы пошли в Рингушник.

— А я?

— А тебя уже не было к тому времени. Мы думали, ты в гроте уже, но тебя там не оказалось.

М-да...

«Молока» сегодня не было. Просто день прошел настолько тяжело и при этом прикольно, что нам всем по возвращении было совсем не до наркоты.

А ездили мы за медом.

Утром я всех разбудил в полседьмого, и мы рванули. По дороге рутинно обожрались сливами и яблоками. К этому обычному рациону добавились еще и помидоры с плантации в Красном Маке, потом снова яблоки, сливы и абрикосы. У Танкового догнали Муху с Костиком, срезали немного до кустов ежевики, поели ягод вкуснейших. Долго и нудно отдыхали и оправлялись — отряд-то большой. Сидя на этой невероятной фруктовой диете, невозможно не справлять нужду каждые три часа, а это крайне утомительно.

Мы с Костиком так пешком до Сирени и дотопали, остальным повезло кого-то застопить. На станции обнаружились не выспавшиеся панки с жабами, так что нас набилось пол-вагона электрички. В Глубоком Яре мы с Добровольцем и Сережей вышли и отправились на близлежащую пасеку.

Вдалеке, на соседней, маячил хозяин, между ульев шустрила собака. Дабы преодолеть страх, мы попаслись в кукурузе, которая придала нам смелости и отчаяния. Решив, что без меда не вернемся, мы бросились к ульям. Скидываю крышку, а та-а-ам, мама дорогая, эти ужасные пчелы, они рычат, их миллиарды! Схватил, сколько мог, рамок и припустил в лесок, хиппаны за мной. Пчелы сперва поотстали, но все же нагнали нас достаточно быстро. Собака чуть лаем не захлебнулась, но, видимо, была привязана и за нами не побежала. В пролеске у трассы начали отжимать через марлю мед в банки. Пчелы злые, кусаются, меня три штуки укусили, еще легко отделался. Одна в подмышку, вторая в коленку, а третья — так прямо в яйца. Боль невыносимая, думал, умру, но через пару минут отпустило. Сережа оказался невкусный, обошелся вообще без укусов. С Добровольцем смешно было, пострадал от своей жадности. Сверху, в полной банке меда, плавала пчела, и нет чтоб ее просто выбросить — жадный Андрюша, с сомненьем пчелу оглядев, увидел повисшую на ее тельце капельку меда и эту капельку слизнул. А пчела, естественно, оказалась еще жива и на последнем издыхании ужалила Добровольца в язык. О, какой раздался рев!

Уже на озере, у Мангупа, присели отдохнуть и познакомились с пьяной компанией балаклавских цивилов, взрослых дяденек и тетенек. Они прониклись к нам, накормили шашлыком и спиртом «Роял», арбузом и колбасой. Дали адрес и буквально потребовали, чтобы мы к ним в Балаклаву приехали. А мы что — за нами не заржавеет. Вот только они вряд ли обрадуются.

Поднимались по Мужской долго, тяжело. Через час подтянулись Муха с Костиком.

А в Монаховой меня ждал сюрприз — приехал Петя Кришнаит и привез с собой... Олю Авдееву! Она теперь у нас Оля Осень зовется, в честь нашей группы, которую я так изящно покинул.

Еще Абдулла прибыл до воскресенья.

Народ на мой день рождения подтягивается. Ой, что-то будет! Ништяк!

Прогуливаясь по тропинке, недалеко от Козьего родничка нашел часы. Что-то блеснуло в привычной глазу траве, не поленился нагнуться, хотя был уверен, что там всего лишь осколок бутылки. Часики женские, красивые. Иностранные. Явно потерял не наш человек, а какой-нибудь цивильный турист. Впрочем, я сразу задумался: может, Танькины?