головы весь хмель. Увидел её скрученную под собой и ужаснулся тому, что чуть не совершил. Никогда не поднимал руку на нее и тем более не брал силой. Понял, что натворил, лишь когда Ульяна в слезах убежала из дома, а он разнёс в гневе пол кухни. Такой мучительной боли он не испытывал никогда в жизни. Его словно пропускали через мясорубку, дробя кости и перекручивая органы. Ему выть от боли хотелось. Сполз по стене, крича, словно дикий зверь, не веря до конца в то, что потерял ее, но ощущая как его мир перевернулся с ног на голову.

Всю ночь промаялся, представлял, как она там с другим мужчиной. Под другим. Перед другим. Морщился, плакал, ненавидел ее, себя и самое главное того другого, что так великодушно выручил ее в трудную минуту. Да если б он знал, что цена его свободы будет настолько велика, то ни за что не согласился бы на бл*дскую сделку. Лучше подохнуть на нарах, чем не просто знать, что жена стала шлюхой ради его спасения, так то, что он ей после этого на хрен не нужен.

Быть ненужным, забытым, нелюбимым, оказалось невыносимо больно. Пытался заглушить эту боль коньком, но она лишь разгоралась ярче. Ему хотелось руками разорвать грудную клетку, лишь бы прекратить эту пытку.

Отключившись на пару часов тревожного, мучительного сна, проснулся с мыслью, что Ульяна нужна ему, даже такой. И он должен вернуть ее во чтобы то ни стало. Иначе, не сможет жить дальше. А для начала, нужно сесть и спокойно все обсудить.Они взрослые люди и смогут договориться. В конце -концов у них дети. Не хочет же она разрушать семью из-за какой-то интрижки. Черт. Даже думать об это не мог. Но как мазохист снова и снова представлял ее с этим выблядком Робертом. Подонком, воспользовавшимся ее слабостью. А она глупышка, поверила и приняла его за спасителя.

Все верно. Это он – Роберт во всем виноват и должен поплатиться за разрушенную семью и чужое счастье. Нужно просто открыть Ульяне глаза на ее «героя» и тогда все станет таким же, как и прежде. Но для начала, нужно извиниться.

Поэтому Паша поспешил забрать сыновей из детского сада раньше, чем заканчивается рабочий день у жены. Она совершенно точно вернется домой к детям. И тогда они смогут спокойно поговорить. Без нервов и лишних эмоций. Он будет стараться не выйти из себя. Ради них, ради их семьи, ради нее.

Дверь открылось и Паша затаив дыхание смотрел, как она осторожно перешагивает порог их квартиры.

Вошла с улыбкой смотря на сыновей, высыпавших в коридор встречать маму. Красивая, в легком розовом платье и бежевых туфлях. Такая красивая, что дух захватывало. Он наблюдал за ней с детьми и сердце щемило от нежности. Как Матвей обнимает Ульяну, как она целует детей, сколько в ней любви и как повезло их детям с такой мамой. Вот его семья. И нет ничего дороже у него в жизни, чем эта женщина и двое мальчиков. И какой он был дурак, что не уделял им должного внимания. Плевать на море, на деньги плевать, когда такое счастье рядом, достаточно лишь руку протянуть.

Но тут Ульяна подняла лицо, взглянув на него. И Пашу словно ошпарило от отвращения в ее взгляде. Она поспешила вернуть внимание сыновьям, пройдя с ними на кухню и начав разгружать пакеты, в которые мальчики сразу же засунули любопытные носы и с трудом утащили к столу.

Неужели это всё? И он навсегда потерял вот это ощущение счастья и спокойствия? Не будет у него больше привычного уюта и тепла? Лишь от мыслей об этом волком выть хотелось. Метался внутри, думая о том, как же все вернуть обратно. Физически ощущал, что стена между ним и Улей лишь росла и уплотнялась. Не смотрела на него, игнорировала. Правда с детьми была такой же, как и прежде. И оттого ему еще хуже становилось. Что теперь он так и будет, стоять на обочине их жизни, и наблюдать со стороны за их счастьем.

Ком в горле у Павла лишь становился больше. В груди стоял холод, расползающийся по телу. В нем явственно засело ощущение глубокой утраты и потери, которые он как бы не старался прогнать, не выходило даже сдвинуть. Где-то там глубоко внутри еще теплился крохотный огонек надежды, но окружающая его стужа, старалась задуть его и стереть любое напоминание о его существовании.

– Мам, можно я сейчас мороженое съем? – влез Мирон.

– А я?! – орал Матвей. – Я тоже сейчас хочу.

– Сначала ужин, потом мороженое, – твердо сказала Ульяна.

– Ну, блин, ма-а-ам. Я в садике ел.

– Я тоже ел.

– Уберите в морозилку, потом достанете.

– Мальчики, слушайте маму!– сказал строго Павел, но они сразу же перестали спорить и сделали, как велено. – Идите поиграйте. Нам надо поговорить с мамой.

Ульяна нахмурилась, но продолжила разбирать продукты. Дождавшись когда дети уйдут к себе в комнату, прикрыл дверь на кухню.

– Ульяна, – хрипло проговорил, прочищая горло. – Прости, – от волнения пересохло во рту.

Не помнил когда так нервничал во время разговора с женой. Как-то всегда легко было между ними. А сейчас их разделяла невидимая пропасть и как перепрыгнуть через неё, он не представлял.

– Я не знаю, что на меня нашло вчера. Ты меня огорошила. В одно мгновение вся жизнь в очередной раз перевернусь с ног на голову.

– Поэтому ты решил, что за это нужно меня унижать и обязательно изнасиловать?– зло сверкнула глазами. Вперилась в него взглядом, где плескалось презрение и ярость.

У Паши даже на мгновение вылетели из головы слова, настолько поразил его этот взгляд. Ульяна и раньше частенько злилась на него, не не видел он вот этого пренебрежения. Будто ей абсолютно нет никакого дела до него и его переживаний.

– Я сам себя презираю…, за то как с тобой. Давай поговорим спокойно, как взрослые люди.

– Я все вчера сказала, Паша, – убрала продукты в холодильник, распихивая по местам пустые пакеты и старалась лишний раз не смотреть на него. – Я подаю на развод.

– Объясни мне, почему? Ты же сама вытащила меня из тюрьмы.

– Я боялась за тебя и любила. Верила, что невиновен. Д и сейчас рада, что ты дома, а не в заключении.

– Больше не любишь, значит? – сжал плотно челюсти.

Сердце замерло в ожидании ответа. И пусть он прочитал собственный приговор в её глазах. Не было там и доли прежнего тепла. Лишь жалость. Да и по Ульяне видно, что не