Несколько секунд все настороженно молчали, затем послышались тихие шаги. Лиза ойкнула и закрыла глаза. Шаги стихли.

– Ой, девочкиииии… а что у меня есть! – Вика таинственно понизила голос, и все разом повернулись к ней. Она жестом фокусника вытащила из кармана шорт огарок свечи и гордо продемонстрировала его. – У Ксюши утащила, она и не заметила!

– И зачем это тебе? – кисло поинтересовалась Эля.

– Как это зачем! – возмутилась Вика, с размаху плюхнулась на свою кровать, от чего заскрипела сетка, и со стуком водрузила свечку на прикроватную тумбочку. – А истории рассказывать?

– Что – свечкой? – приподняла брови Эля.

– Со свечкой, – лаконично поправила Вика. – Так же интереснее – в темноте… со свечкой… И страшнее!

– Мне и так уже страшно! – пискнула Лизанька. Светловолосая красавица Катя и большеглазая смуглая Алёна, переглянувшись, захихикали. Лизанька уселась на ту самую кровать, под которой затаился Теша, забралась на неё с ногами и забилась в угол, обняв подушку.

– Вот! – с торжеством огляделась вокруг Вика, будто слова Лизаньки все решили. – В лагере полагается рассказывать истории. Страшные и ужасные. Это же традиция!

– Ну какие ещё истории? – недовольно переспросила Эля.

– Ну как это какие! – Вика даже задохнулась от возмущения. – Я их тыщу миллионов знаю. Про Чёрную руку[4], про Красные занавески, про Зелёное пятно…

– Тоже мне, фольклор, – скривилась Эля и отвернулась к стене. Однако большинство девочек вовсе не разделяли её настроения.

– Давайте, давайте рассказывать! – зашумели разом Катя, Алёна и одна из близняшек.

– Лично я собираюсь спать! – решительно заявила Эля, не поднимая головы от подушки. – И вам советую.

– И я… – начала было вторая близняшка, но в этот момент дверь снова приоткрылась, и в комнату заглянула Ксюша.

Сказать, что на ней не было лица, значило бы ничего не сказать. Ксюша была бледна, тяжело дышала и прижимала одну руку к груди.

– Девочки, к вам Сёмочкин не заходил? – спросила она.

– Нет, – ответила за всех Эля, приподнимаясь в кровати. – Что-то случилось?

– Случилось, – всхлипнула Ксюша, тяжело привалившись к дверному косяку. В глазах у неё стояли слезы. – У нас опять Сёмочкин пропал… из запертой комнаты! Окна заперты, двери заперты, ребёнка нет!

– Ух тыыыыы!.. – Вика даже подобралась, глаза у неё прямо-таки загорелись. – Из главного корпуса пропал?

– Ага… ой, я пойду, девочки, – вожатая потерла глаза, – вы не выходите никуда отсюда, ладно? А мы с Константином Алексеевичем искать идём. Вы спите, хорошо? Я свет погашу.

Как только за ней закрылась дверь, Вика вскочила, извлекла откуда-то коробок спичек – видимо, позаимствованных у Ксюши вместе со свечкой – и зажгла огарок на тумбочке.

– Значит, началось… – сказала она как бы между прочим.

– Что началось? – замирая, переспросила смуглая Алёна. Остальные девочки сидели в своих кроватях. Никто, кроме Эли, и не думал спать. Лизанька прижимала ладони ко рту, глаза её были распахнуты от ужаса так широко, что казались втрое больше обычного.

– А то и началось… – ещё таинственнее продолжила Вика. – Что в этом лагере постоянно кто-нибудь пропадает. Тут как-то два отряда в лесу пропали. А в другой раз вожатую молоденькую лешие украли… А однажды вообще в лагере завхоз пропал! Русалки у него что-то там стянули…

– Русалки! – фыркнула Эля.

– Ну… не хочешь – не верь. А только он пошёл искать – и всё!

– Что – всё? – замирая, переспросила Лизанька.

– А то! – страшным шёпотом сообщила Вика. – Больше его никто не видел! А наш Сёмочкин был в красном уголке… а это в том коридоре, где Настасьин портрет висит. Там её чаще всего и видят…

– Кого, кого? Ну рассказывай давай уже! – загудели девочки.

– Ну ладно… слушайте! Все, наверное, заметили, что главный корпус – самый старый, а остальные – новее?

– По-моему, они тут все древние какие-то… – пробурчала Катя.

– А ты не перебивай! А то рассказывать не буду. Главный – он ещё при царе был, а другие все уже потом пристраивали. Тут раньше усадьба была. И главный корпус наш – старый особняк на самом деле, это потом уже усадьбу в лагерь превратили. Так вот. В общем, жил в этой усадьбе давным-давно один богатый помещик. А жена у него умерла. И ещё у него дочка была, Настасья, он её больше всех на свете любил. Но он всё равно с ней был строгий, ну и с парнями ей встречаться не разрешал. Он думал сам её замуж выдать, за другого богатого помещика. А она возьми да и влюбись в какого-то актёра. Ну папа, конечно, рассердился, говорит, не пара он тебе! Он, говорит, денег твоих хочет! Позор семье, говорит! И под домашний арест её посадил. А спальня Настасьина – она как раз в той комнате была, где красный уголок теперь. В общем, сбежала она через окно и со своим актёром в Петербург удрала. Так она его любила! А он бросил её потом.

– Вот гад! – вырвалось у Кати.

– Ага, – кивнул Вика. – Ну он, может, и правда денег хотел, а Настасья-то сбежала в одной ночнушке, ничего у неё и не было больше. Ну бросил. А ей, Настасье-то, деваться некуда, покрутилась и вернулась к отцу кланяться. А он её тогда и на порог не пустил – уходи, говорит, откуда явилась! Не дочь ты мне, говорит, больше! Проклинаю, говорит, тебя отцовским проклятием! Ну, Настасья тогда побежала куда глаза глядят, нашла в лесу какое-то озеро и утопилась…

Алёна негромко ахнула, Катя шикнула на неё, а Вика удовлетворённо кивнула.

– С тех пор и бродит её призрак по поместью… А отец её тогда же от горя с ума сошёл. Стало ему казаться, что все вокруг его богатству завидуют. Взял он все свои драгоценности, положил в сундук, и зарыл его в лесу у озера, как раз на том месте, где дочка его утопилась. Пускай, говорит, хоть так ей всё достанется. А сам умер после этого, то ли от горя, то ли съел чего не то. Так никому и не сказал, где клад заныкал. Озеро то – до сих пор найти никто не может. Воооот. А Настасья так и бродит, говорят, по лагерю. Многие видели. Ходит такая, в белом платье, стенает…

– Чего делает? – в ужасе переспросила Алёна.

– Ну стонет, в общем, – раздражённо пояснила Незнамова и ещё сильнее понизила голос: – А в лагере дети время от времени пропадают…