Дверь отворил Карп Епифанов. Мы поздоровались. Я пробормотал что-то невразумительное — не силен в произнесении пламенных речей, а также и соболезнований. Не мой профиль! Смущаюсь и теряюсь… Что тут скажешь? Нет человека, и моими банальными словами положения не исправить…

Карп провел нас в гостиную, где находилась уйма народу. Человек тридцать набились в просторную комнату, которая сделалась тесной до невозможности. Свободных мест не было. Я встал возле окна, Кубинец занял место рядом.

Люди — все в черном — разговаривали о своем, смеялись, обсуждали последние события в городе, травили анекдоты, как свежие, так и столетней давности, спорили о политике. Никто и словом не обмолвился об умершем.

Я с трудом хранил спокойствие. Меня раздражало это сборище, но из уважения к хозяйке и к памяти своего делового партнера я оставался на месте, стараясь занять голову мыслями, далекими от похорон, поминовения и прочей загробной атрибутики. Это еще только цветочки — по сравнению с тем, что начнется, когда все, вернувшись с кладбища, рассядутся за столы и узрят водочные бутылки.

Я посмотрел на Гонзу Кубинца. Судя по монолиту его лица, он полностью разделял мои мысли.

Спустя полчаса после нашего прибытия в комнате появился Карп Епифанов и объявил, что пришли машины и пора отправляться.

Хоронили Троя на Смоленском кладбище, что неподалеку от нашего дома. Я отказался следовать к месту последнего упокоения Епифанова вместе со всеми. Мы с Кубинцем пробудили «Икар» и сами проложили маршрут.

Похороны — ужасное событие! Не только из-за того, что кто-то умер и его по-человечески жаль, но прежде всего из-за количества гостей, пространных речей и религиозных обрядов, исполняемых над гробом священником, который к вечеру, в ходе повальной пьянки, тоже будет вусмерть проповедовать, разя водочным перегаром.

Пока исполнялся обряд, мы стояли возле свежевырытой могилы и откровенно скучали. Священник заунывно распевал какие-то молитвы. Закрытый гроб ожидал на дне ямы.

Нещадно жарило солнце. Я озирался по сторонам, не в силах больше смотреть на гроб и могилу. Внезапно приметил одинокую фигуру, укутанную в черный плащ, и в черной же шляпе. Человек прислонился к дереву вдалеке от нас, но взгляд его был прикован к нашей компании. Он заинтересовал меня: какой сумасшедший в такую погоду станет одеваться в черное? Только полный псих! Или человек, который не хочет, чтобы его узнали.

Я ткнул Кубинца локтем в бок и показал ему на черного.

— Пойду проверю, — шепнул я Гонзе.

Выбрался из толпы и направился к человеку в черном, стараясь не показываться ему на глаза. Но он меня все-таки заметил. Дернулся нервно, отклеился от дерева и стал отступать в сторону. Что ж, таиться более смысла не было. Я ускорил шаг. Черный развернулся и побежал. Я бросился за ним, на ходу выдергивая из плечевой кобуры револьвер.

— Стой! — проорал я, пытаясь догнать незнакомца.

Черный бежал проворно, но неуверенно. Я понимал, что сил ему на долгую гонку не хватит. Шляпа с его головы слетела, обнажив гриву черных волос. Больше преследуемый не оборачивался — не хотел, чтобы я увидел его лицо.

Он бежал по аллеям между могил, явно нацелившись на выход. Я выстрелил в воздух, но звук выстрела произвел обратный эффект: черный прибавил скорости.

Он вылетел за ворота первым и бросился к причалу. Я устремился за ним. Он вбежал по трапу на борт маленького юркого катерка класса «Вихрь» и скрылся в капитанской рубке. Двигатель взревел, и через минуту суденышко отклеилось от причала.

Я бросился к «Икару», понимая, что шансов поймать черного все меньше и меньше: его катерок быстроходнее и маневреннее моей посудины.

Влетев на борт, я позабыл отключить сигнализацию. «Икар» взвыл, как пароходная сирена. Я ворвался в рубку капитана, включил дремавший компьютер и снял сигнализацию. Мотор набрал обороты. Первая скорость — и вот катер на большой воде. Я направил его в пенистый след «Вихря».

— Мы еще потягаемся с тобой! — пообещал я черному.

Ты не обольщайся… Я тебя, стервец, обязательно догоню! Как не скрывайся!

Меня охватил охотничий азарт…

Кто этот человек? Без сомнения, он имеет какое-то отношение к Трою Епифанову. Надо выяснить — какое? Почему он явился на похороны скрытно? Его не включили в списки приглашенных? Но он знал Троя и, видно, был близок к нему, раз пришел. Стал бы просто хороший знакомый по кладбищам разгуливать? Вряд ли… Только тот, кто приближен… Или любит?

О, может, это любовница Троя? И я, как идиот, за его пассией по всему Петрополису гоняюсь?..

Версия замечательная и очень реалистичная. Любовницу на похороны не пригласят… Любовница, если любила, конечно, придет сама. И постарается на глаза не попадаться. Для нее амплуа невидимки — самое подходящее…

Все хорошо, но есть странность: я стрелял — пусть и в воздух! Будь черный женщиной, от страха обделался бы. Любовница на похоронах возлюбленного может ожидать в худшем случае, что ее обнаружат, и произойдет конфуз. А чтобы по тебе пальбу открыли — к такому никто не готовится… Значит, не женщина? Не любовница? Кто же?

Я уверенно держался за «Вихрем», скрывшим черного человека. Я гнал его, как гонят собаки измученного зимним голодом лося. И понимал, что черный пока не использует максимальный ресурс своего мотора. Он петляет по каналам, чтобы в нужный момент оторваться и оставить меня без бензина и в дураках.

В кармане пиджака запиликала трубка. Я оторвал одну руку от штурвала и вытащил ее. Меня искал

Гонза Кубинец.

— Ты куда запропастился? — начал он с наезда.

— Веду преследование, — пояснил я.

— Ты где сейчас? — сбавил тон Кубинец. Я осмотрелся по сторонам, пытаясь сориентироваться.

— На канале Декабристов. Прохожу мимо Лютеранского немецкого кладбища.

— Понял. Подробности?

— Кто-то прятался на кладбище. Наблюдал за похоронами. Когда я попытался подойти, побежал. Он в катере. Боюсь, что у него есть все шансы уйти! — протараторил я в трубку.

— Думаешь, упустишь? — переспросил Кубинец. — Ладно. Номер его различить можешь?

— Да, могу. Но кто номерок пробьет?

— Лесник.

— Он со мной после Соломаха и разговаривать не станет!

— А ты попробуй! — предложил Кубинец. Я отключился. Не глядя на дисплей, вызвал адресную книгу и выщелкнул номер Григория Лесника. В это время «Вихрь» скользнул в Уральский канал и повернул налево к Наличному.

Лесник долго трубку не брал. Я понимал, что на телефоне инспектора высветился мой номер, который он идентифицировал с одного взгляда. И раз Лесник все же откликнулся, это само по себе доброе предзнаменование!

— Доброе утро, господин Лесник! Туровский беспокоит!