На переменах школьные коридоры становились зоной повышенной опасности — туда лучше было не соваться. Крошечные, росточком от силы в четыре фута, девочки-первоклашки приникали, подобно теням, к желто-голубым стенам, а неистовые, упитанные, вымахавшие до шести футов старшеклассники обоих полов, одетые в черные блейзеры, с воплями, размахивая тяжелыми сумками, пролетали мимо. После звонка Рэдли дожидался, когда в лестничном колодце утихнут буйные звуки, и только после этого направлялся к своему классу. Стулья из белой пластмассы попарно стояли там за чисто протертыми партами из жаростойкого пластика, и лишь ковровое покрытие с загадочными бурыми пятнами несло на себе следы неугомонного перемещения учеников. За партами сидел разномастный выпускной класс: Абир, Алекс, Аруша, Бен, Дэвид, Джордан, Дэррил, Жасмин, Зайнун, Иэн, Ладан, Лэйла, Майкл, Маркус, Мехрин, Натан, Ношад, Нушин, Окадо, Пол, Пратап, Рубина, Сангита, Саймон, Шерин, Эзра.

Рэдли вывел имена трех отсутствующих учеников на проекционную доску, приписав сверху робкое слово: «Предупреждение». Затем присоединился к общему разговору, затем начал управлять им — и постепенно то, что происходило в классе, обратилось в урок. Дышал Рэдли глубоко и размеренно, стараясь, чтобы голос его не поднимался выше четверки по шкале громкости. Этот фокус он перенял у Ани, которая перед каждым уроком проделывала в учительской йоговские дыхательные упражнения; Пэт Уайлдер, тот просто глотал транквилизаторы — желтые таблеточки из позвякивавшего пузырька.

Сегодня после полудня его школе предстояло сразиться в футбол с другой, «Св. Михаила и Всех Ангелов». День Св. Михаила был одним из немногих дней спортивного сезона, переживших введение правила, которое запрещало учителям оставаться в школе после окончания уроков. Он означал также, что Окадо, самому жесткому и результативному центрфорварду школы, разрешалось не принимать его обычное лекарство. Как правило, Окадо становился от этого еще более неуправляемым, чем всегда, и его приходилось запирать до начала игры в надежном месте. Пока он вел себя более-менее, сообщила Аня, хоть и воспользовался одним из внутренних окон, отделявших классы от коридора, для того чтобы продемонстрировать свои много чего натерпевшиеся от пирсинга гениталии повторявшему материалы по французскому 13-му выпускному.

— Вы такой «ботаник», сэр, — сказала Сангита, когда Рэдли положил перед ней на парту ксерокопированную страничку.

— Вот как? — спросил он, образец спокойствия. — А что такое «ботаник»?

— Вы же знаете. Вроде как тупарь.

— Скорее тупой конец, — сказал Дэвид.

Рэдли притворился, что не услышал его, — «конец» был, разумеется, термином определенно сексуальным, но ведь это можно было и оспорить. Он спокойно и неторопливо вернулся к своему столу и ввел в ноутбук несколько строк текста, тут же появившихся на проекционной доске.

— Вы почему ничего не записываете, Аарон? Что-нибудь не так?

— Если честно, сэр, у меня творческий кризис.

— Что это у вас на шее, сэр, засос?

— Нет. А теперь внимание, все. Что вы можете сказать о фильме «Билли Элиот»? Шерин?

— Он, типа, гей, сэр?

На перемене Аня обнаружила, что у нее сперли мобильник, однако обыскать сумку подозреваемого не смогла, поскольку это было бы, как он выразился, «посягательством на его права». Из класса Пэта Уайлдера несся грохот, там Окадо бил Джордана головой о металлический шкафчик. Рэдли позвонил Полу Уоттсу, преподавателю физкультуры, и попросил его подержать Окадо у себя до начала игры, то есть до 2.30.

— Не могу, дружок, — сказал Уоттс. — Он и так уж только-только отбыл трехдневное исключение.

— А за что его исключали?

— За то, что занимался в туалете сексом с Софи Рис. Сначала хотели пять дней вкатить, но после сократили до трех, потому как секс был только оральным. Извини, Рэдли. Разбирайся с ним сам.

Разобраться с Окадо вызвалась Аня, и Рэдли налил себе еще одну чашку растворимого кофе.

— Что у тебя с шеей, Пэт? — спросил он. — Какая-то она черно-синяя.

— Да вот возил на метро французскую группу десятого класса, хотел им французское кино показать, — ответил Пэт Уайлдер. — А на станции «Тоттенхем-Корт-роуд» дети сказали мне, что Тони выскочил из вагона, я высунулся посмотреть, где он, а они нажали на кнопку «Закрыть двери», и мне пережало шею.

— Кто это сделал?

— Я не видел. Голова-то снаружи осталась. Кстати, тебе тут просили записку передать.

И он чопорно протянул Рэдли листок бумаги.

«Дорогой сэр, простите, что я так себя вела. Я проявила неуважение к вам. Перебивала вас, а говорить то, что я сказала про пососать хрен Окадо, мне не следовало. Мне правда очень жаль. Я не виню вас за то, что вы ушли из класса. И докажу вам, что я лучше, чем кажусь, сэр. Мне очень, очень жаль. Ваша Селима Вилсон».

Урок перед ланчем выдался тихий, после него Рэдли заскочил ненадолго в «Голову льва» — пересек парковку, а внутрь бара проник через туалеты, ему вовсе не нужно было, чтобы кто-нибудь увидел его входившим туда. В баре он выпил два стакана крепкого пива, съел порцию куриного пирога с подливкой и консервированным горошком. У него остался только один урок в 12-м классе, — Рэдли подменял отсутствовавшего коллегу.

Алкоголь в крови помогал ему сохранять спокойствие, а возвращаясь в школу, он сжевал несколько мятных конфеток. К тому времени в классе уже сцепились двое мальчишек, имен которых он не знал.

— Ты гомик, — твердил один.

— А ты вчера свою мамочку поимел, — отвечал другой.

Остальные ученики, по преимуществу девочки, хихикали. Рэдли такие перебранки уже слышал и знал, что происходят они не только между детьми молодых или не отличавшихся строгостью поведения матерей. Скорее наоборот.

— Гомик.

— Мамочку поимел.

Настоящий шум поднялся, когда один из спорщиков вцепился другому в глотку. Девчонки завизжали от восторга и страха, оба мальчика покатились по полу, осыпая друг друга пинками и ударами. Рэдли поднял за шиворот одного и прижал к стене. А затем отвел в дальний конец класса и велел сидеть там в одиночестве. У второго, того, который мамочку поимел, стекала с края губы тонкая струйка крови.

— А ты садись вот здесь, — велел Рэдли.

— Сэр, мне нужно пойти и…

— Делай что тебе говорят, — сказал Рэдли, и голос его прозвучал ближе к восьмерке, чем к четверке.

Но мальчик все равно вышел из класса.

По окончании урока Рэдли задержал обоих.

— Я требую, чтобы вы больше так себя не вели, — сказал он.

— Не лезьте не в свое долбаное дело.

— Да, вот именно. А то мы знаем, где вы живете.

— Сомневаюсь, — сказал Рэдли. — В любом случае я не советовал бы вам соваться туда.

Что-то в его голосе оказалось хорошо им понятным; оба сникли.