Но не только песенки докучали двум высокопоставленным любовникам. День ото дня на всем протяжении Фронды как грибы после дождя появлялись сатиры и даже целые политические пьесы. В них высмеивались не только Анна и Джулио, но и Гастон Орлеанский, принц Конде, коадъютор Парижа де Рец… Настоящие остроумцы, среди которых находились Сирано де Бержерак и Поль Скаррон, зло и искусно обыгрывали в них итальянский акцент первого министра, нищету народа, проклятия, адресованные Мазарини, угрозы его финансистам и приспешникам. Нередко эти «произведения» создавались их авторами с целью приобретения особой популярности. Многие «мазаринады» Поля Скаррона были скорее неприличными, чем остроумными:

Подобные вещи приветствовались противниками Мазарини. В ряде стихов кардиналу приписывалась бисексуальность (якобы он обожал мальчиков), хотя сегодня большинством историков этот факт отрицается. На какой только вымысел порой не идут политические враги! Очень многие поплатились за это после Фронды не только падением своей популярности: Скаррон, например, лишился пенсии и был вынужден доживать оставшиеся несколько лет в провинции. Тем не менее нет худа без добра – его весьма привлекательная вдова, Франсуаза Скаррон, претерпев лишения и практически оставшись без средств к существованию, вынуждена была по протекции стать воспитательницей незаконных детей Людовика XIV от его фаворитки Атенаис де Монтеспан. Изрядно устав от буйного нрава своей любовницы, Людовик настолько сблизился с красивой и умной воспитательницей, что она довольно скоро заменила ему Монтеспан, а после смерти его официальной супруги стала некоронованной королевой Франции. То была знаменитая мадам де Ментенон.

А в Париже толпы разносчиков с утра до позднего вечера выкрикивали названия анонимных сатирических листков, которые можно было купить в лавке аптекаря, в театре, даже у церковных ворот и конечно же возле Нового моста. Число листков достигало шести тысяч, а их издание, предпринятое в XIX веке, заняло пять томов.

Мазарини не оставался в долгу. Вообще для него при всей осторожности и зачастую показной трусости было характерно стремление бороться до конца, даже идти на политический риск. Как многие политики всех времен, первый министр не остался равнодушен к всевозможным писаниям против него, его сторонников и королевы. Он не жалел солидных сумм из государственной казны для Теофраста Ренодо, выпускавшего официозную государственную «Газетт», основанную еще при Ришелье. Библиотекарь Мазарини Габриэль Ноде получил задание написать опровержение на антиправительственные пасквили.

Но только к концу парламентской Фронды одного парижского типографа приговорили к смертной казни через повешение за памфлет под названием «Полог кровати королевы, который рассказал все…». Любое терпение когда-нибудь лопается… В день казни на Гревской площади собралась немалая толпа. Типограф не растерялся, стал взывать о помощи и кричать, что его хотят повесить за стихи против Мазарини. Благодаря этой своей находчивости он вновь обрел свободу – парижане буквально вырвали его из рук палача.

Джулио Мазарини не оставил мемуаров, как его предшественник. Но у него была записная книжка, о существовании которой никто толком не знал. До настоящего времени сохранились лишь ее фрагменты. В нее кардинал заносил самое сокровенное: характеризовал различных людей, набрасывал планы своих дальнейших действий. В конце августа 1648 года он записал следующее: «Необходимо во что бы то ни стало вернуть власть и вознести ее выше, чем она была… В противном случае остается только ожидать полного краха, смириться с тем, что мы станем столь же смертными и презренными, сколь до сих пор были уважаемыми и внушавшими страх».

Первый министр считал, что главные его враги на пути к укреплению власти – отнюдь не простонародье и состоятельные горожане, несмотря на все их бунты и проявления непокорности. Как бы ни бушевало вокруг народное пламя, он знал ему истинную цену. Он словно смотрел в будущее. Кардинал всегда выискивал в любом антиправительственном акте козни вельмож и государственных сановников, прекрасно сознавая, что они завидуют его положению и презирают его происхождение.

События 26—27 августа показались кардиналу делом рук государственного секретаря Шавиньи, восстановленного на своем посту, но не забывшего старых обид, и бывшего хранителя печати Шатонефа. Мазарини видел своими глазами, как Шавиньи убеждал членов Верховного совета в необходимости жестких мер по отношению к парламенту. Более того, при помощи герцога Орлеанского он наводил Анну Австрийскую на мысль о необходимости ареста наиболее оппозиционных чиновников. Анна выслушивала Гастона и часто соглашалась. Женское сердце мягкое – ведь когда-то они вместе участвовали в заговорах против Ришелье, и он в случае успеха одного из этих заговоров мог стать ее мужем…

Но прежде всего следовало расправиться с Парижским парламентом, лишить его поддержки горожан – уже было заметно, что народ может быстро отворачиваться от своих вожаков. Задача не представлялась Мазарини сложной – «нет ничего более ненадежного, чем привязанность этого многоголового зверя». Кардинал рассуждал, что народ уповает на освобождение от налогов и поэтому защищает Брусселя и парламент. Но если парижане узнают, что король собирается наказать их за поддержку парламента, то могут отвернуться от прежних кумиров. Первым ударом станет отъезд Людовика XIV из Парижа.

Записано – сделано. Уже 20 сентября Мазарини, юный король и Анна Австрийская отсутствовали в столице. Они поодиночке переехали в Рюэль, бывшую резиденцию Ришелье. Там Анна и Джулио приступили к решительным действиям. Намозоливший глаза Шавиньи был заключен в Венсеннский замок, Шатонеф отправлен в изгнание. Одновременно агенты Мазарини распустили слухи о том, что двор собирается переехать в Тур, а Париж будет осажден. Энергию кардинала подогревало также известие о бегстве из заключения герцога де Бофора.

Сначала отъезд королевской семьи вызвал в столице растерянность, но затем в парламенте впервые раздались открытые выступления против Мазарини. На свет божий вытянули историю о правлении любимца королевы Марии Медичи Кончино Кончини, в связи с чем вспомнили о постановлении 1617 года, запрещавшем иностранцам занимать пост министра во Франции. Особенно это касалось выходцев из Италии. Однако выступления против кардинала лишь сотрясали воздух. На прямую конфронтацию с правительством парламент идти не желал.

В результате парламентарии выразили покорнейшую просьбу к регентше вернуться вместе с королем в Париж и продемонстрировать народу свое расположение. Здесь же высказывалось пожелание об участии в заседаниях парламента герцога Орлеанского и принцев Конде и Конти.

Волновавшаяся за себя, своего сына и Джулио, Анна была в ярости. Постановление парламента было кассировано королем, а вернувшемуся с театра военных действий принцу Конде королева предложила при помощи четырехтысячной армии просто захватить Париж. Мазарини опять ушел в тень.