Ведь чтобы скоординировать деятельность военно-административных учреждений, контролировать вопросы набора в армию, фортификаций и обороны, наблюдать на местах за губернаторами провинций, которых война делала слишком независимыми, сначала Ришелье, затем Мазарини усиливает институт интендантов – королевских инспекторов. Понятно, это обходилось очень недешево и вызвало в конце концов сильную реакцию населения Франции.

Как поведал потомкам в своих «Мемуарах» маршал д'Эстре, до конца 1647 года «казалось, что дух кардинала де Ришелье, который так властно управлял всеми делами, продолжал жить как в делах военных, так и дворцовых. Но в 1648 году было все иначе; здесь мы можем наблюдать такие большие изменения и революции, что всякий, кто знал, как прошли пять лет регентства королевы, сможет лишь удивляться такому быстрому изменению обстановки, возникновению смуты и беспорядков, которые длились до конца 1652 года». Маршал не случайно упомянул имя Ришелье – он, безусловно, был прав, подчеркивая глубокую преемственность между двумя кардинальскими правлениями, не углубляясь в их не менее существенные различия. Именно эта преемственность во многом объясняет события Фронды. Когда Джулио Мазарини должен был противостоять – в 1643 году на равных, а с 1648 по 1652 год – в самых сложных условиях самым блестящим представителям французской аристократии и, более того, старой и закосневшей бюрократии, не являлся ли он тогда для восставших тем перевоплощенным Ришелье, которому отомстить было легче? Ведь противник с виду выглядел слабее, нежели великий министр Людовика XIII.

Такой пасквиль на Мазарини распространяло окружение претендента на трон Гастона Орлеанского еще до начала Фронды.

Внешняя война сменилась внутренней, гражданской. Фронда продолжалась целых пять лет и делилась на два этапа. Первый (1648—1649) назывался «парламентской Фрондой», потому что движение возглавлял Парижский парламент, получивший благодаря своим лозунгам популярность у измученных войной и поборами жителей королевства. Политическая позиция парламента выражалась в борьбе с хозяйничаньем финансистов, упразднении интендантов и вообще в наведении порядка в управлении страной.

Парижский парламент не был столь значительным государственным органом, как английский, но являлся одним из важнейших судебных, административных и политических учреждений французской монархии. Как судебное учреждение парламент рассматривал в первой инстанции «королевские дела» (в которых лично был заинтересован король), «привилегированные дела» (дела дворян и высших чиновников), преступления, состоящие в оскорблении Величества, дела принцев крови, герцогов и пэров. Он также судил по различным апелляциям на другие судебные учреждения Франции. Область юрисдикции парламента распространялась примерно на треть территории королевства – центр вокруг Парижа и северо-восток. В остальных провинциях имелись свои парламенты.

Как административное учреждение Парижский парламент распространял свое влияние на все королевство: он контролировал администрацию, университеты, пути сообщения, здравоохранение и т. д. Он имел особые полномочия в делах церкви: наблюдал за дисциплиной клириков, монастырскими реформами, борьбой с ересью, рассматривал злоупотребления церковной юстиции, имел право регистрировать папские буллы. Без этого во Франции постановления папы римского считались недействительными.

Парламент играл значительную роль в жизни столицы, что придавало ему дополнительный политический вес. Парижский муниципалитет находился под его неустанным контролем и являлся подотчетным ему органом. Парламент радел о городском благоустройстве, городских имуществах и финансах, боролся с преступностью, наводнениями, эпидемиями, вникал в проблемы продовольственного снабжения, водоснабжения, канализации, борьбы с нищенством.

Наконец, Парижский парламент обладал важным влиянием в сфере законодательства: издавал собственные указы, давал имеющие силу закона комментарии по спорным вопросам королевского законодательства и обычного права. Особенно важным было его право утверждать королевские эдикты. Ведь в случае их незаконности парламент отказывался их регистрировать, представляя королю письменные протесты – ремонстрации. Парламент считал себя хранителем законов королевства, и столкновения его с правительством, особенно с XV века, были постоянными.

Вне всякого сомнения, король и правительство также имели средства воздействия на парламент. Любое неповиновение было чревато навлечь королевский гнев на лидеров парламентской оппозиции. Иногда королю приходилось лично являться в парламент, и его слово было решающим.

Но поскольку авторитет парламента был очень высок, чиновничество на местах часто саботировало спорные между королем и парламентом указы. Твердое правительство не раз и не без успеха запрещало парламенту письменные протесты или хотя бы ограничивало право ремонстрации. Но каждый раз это рассматривалось лишь как крайняя мера военного времени, и в конечном счете парламент восстанавливался в своих правах. Так было во времена Людовика XIV, прошедшего хорошую выучку у своего опытного наставника – кардинала Мазарини. В будущем король в совершенстве овладел искусством покорять Парижский парламент уступками кастовым интересам магистратов, угрозами, ссылками и прямым подкупом.

Вот с каким органом пришлось бороться Мазарини на первом этапе Фронды. Кардинал готовился, создавая свой лагерь. Его составляли Верховный совет, интенданты и финансисты. Члены Верховного совета назывались министрами. Сюда входили король, королева (или королева-мать), иногда, в периоды смут, некоторые принцы крови, но главным образом – канцлер, первый министр, сюринтендант финансов и государственные секретари. Сторонники Мазарини были проводниками и приверженцами политики чрезвычайных мер. Но как было поступать иначе в годы войны?

Тогда многие желали прекращения войны и поговаривали о том, что Мазарини ее специально затягивает. Успехи французского оружия приписывались исключительно доблести генералов, поражения объясняли бездарным общим руководством. Джулио Мазарини понимал, что ему надо привлечь в свой лагерь военные силы.

У армии были свои любимцы – например, герцог Энгиенский, ставший после смерти отца в 1646 году именоваться принцем Конде. Первый министр стал ласково относиться к королевским мушкетерам, которых, в отличие от своих гвардейцев, раньше не очень жаловал. Это обстоятельство сразу подметил д'Артаньян: «Я увидел, как его удача шаталась и как он начинал верить, что вскоре ему понадобятся все на свете, он постарался нас подкупить… Этот министр нажил себе бесконечное число врагов гнусной скупостью, что он проявлял в тысяче обстоятельств. Едва освобождалась должность, будь то на войне или где-то еще, не следовало и думать, будто он посчитается со службой либо с достоинствами, чтобы ее отдать. Тот, кто предлагал ему больше, всегда предпочитался остальным… Что же касается народа, то… он был обременен его эдиктами о новых поборах, и было это правдой или нет, заявляли, якобы он отправлял часть денег, собранных благодаря этим эдиктам, в Италию. Ропот начал подниматься с 1645 года, и, может быть, с этого времени был бы способен привести к весьма нежелательным эффектам, если бы месье принц де Конде не помешал этому своим благоразумием…»