– Что ты делаешь? Я же сказал, чтобы никто сюда не подходил!

– Ты не понимаешь! Прекрати! Ты не должен ее освобождать!

– О чем ты толкуешь? Мы уже несколько недель готовимся поднять эту находку из земли.

– Но останки… могила… Молли была права. Она была прижато камнем не без причины. А ты выпускаешь ее на волю, как ты этого не понимаешь?

– Прочь с дороги! Нам надо погрузить камень на автоприцеп.

Дилан окликает ее, стоя на краю котлована.

– Тильда, отойди оттуда…

– Нет! Я вижу ее. Это именно то, чего она хочет. Она в ярости и несет зло, и если освободить ее, кто знает, что она попытается натворить!

Лукас не верит своим ушам.

– Ты что, напилась или слетела с катушек?

– Эй! – Дилан спрыгивает на дно раскопа. – Не смей разговаривать с ней в таком тоне.

Лукас прищуривается, глядя сначала на Дилана, потом на Тильду, потом опять на Дилана.

– Почему бы тебе не увести подружку домой, – шипит он. – Я не желаю, чтобы истеричные женщины испортили мне все, чего я добился за месяцы труда…

Дилан смотрит на него со злостью.

– Когда же ты перестанешь быть таким занудой?

Пока они спорят, Тильда замечает, что фигура ведьмы кружится вокруг опор с прожекторами, кружится все быстрее и быстрее, пока не превращается в размытое пятно темной энергии, вращающееся с огромной скоростью. Один из прожекторов начинает шататься, грозя упасть вперед.

– Ради бога, положите камень на место! – кричит Тильда, но никто не обращает на призыв ни малейшего внимания.

Она знает, что должна действовать. Подавив панику, Тильда выбирается из раскопа, встает под ближайшим прожектором и начинает пристально глядеть на него, заставляя себя не закрывать глаза. Она глубоко дышит, потом начинает дышать все чаще и чаще, представляя, что бежит и одновременно посылает всю силу мышц, весь жар и мощь своей энергии, чтобы напитать ими разум. Чтобы наполнить ту часть ее существа, которая позволяет воздействовать на вещи. Глаза начинают слезиться и саднить, мозг наполняется биением ее сердца, в голове разрастается боль, и Тильда начинает бояться, что закричит от муки или отведет глаза и сдастся.

Я не должна этого делать! Я этого не сделаю!

Но ей никак не удается сделать то, что она задумала. По-прежнему ничего не происходит, только вихрящийся призрак ведьмы становится больше, темнее и кружится все стремительнее. Когда Тильда чувствует, что сдается, что-то заставляет ее схватиться за золотой браслет в кармане. Она сжимает его и чувствует: он не просто стал теплым – он по-настоящему раскалился. Она крепко стискивает браслет, заставляя себя не обращать внимания на боль, когда золото начинает жечь ее ладонь.

И тут прожектор, под которым она стоит, взрывается, и лампа, и прикрывающее ее стекло лопаются. Смертельно острые осколки вонзаются в снег, но ни один не попадает в Тильду. Прежде чем кто-либо успевает среагировать, взрывается второй прожектор и почти сразу – третий. Генератор захлебывается и перестает работать. Становится тихо и темно. Пока продолжались раскопки, на землю упали сумерки, и внезапное погружение в полумрак после яркого искусственного света вызывает у всех присутствующих временную слепоту. Раздаются крики, люди ощупью ищут фонарики. Все громко предупреждают друг друга остерегаться скрытых в снегу острых осколков стекла и кусков горячего металла. Археологам в раскопе не остается ничего другого, как вернуть камень обратно. Сейчас он лежит не в своем первоначальном положении, но снова охраняет могилу, поскольку прикрывает бо́льшую часть скелета.

На глазах Тильды пульсирующая темная фигура вдруг перестает расти. Она быстро съеживается и бледнеет, пока опять не превращается в туманный безобразный призрак, который медленно опускается все ниже и ниже, к могиле. Его чудовищное лицо поворачивается к Тильде, выкрикивая полные злобы неразборчивые слова. Когда остатки призрака всасываются под камень, взгляд Тильды улавливает какое-то движение слева. Опора, на которой держался второй прожектор, шатается и вот-вот упадет.

Она сейчас рухнет!

– Берегись, Дилан! – кричит Тильда, глядя, как мощная металлическая башня накреняется и начинает падать.

Все отбежали в стороны, уловив движение и услышав остерегающий крик Тильды. Все, кроме Дилана. Он словно прирос к месту, воззрившись на тяжелую стальную опору, которая, прорезая сумрак, несется вниз. Если он сейчас не отпрыгнет, она его убьет. Если только Тильда ее не остановит. Оттуда, где она стоит, до Дилана слишком далеко – у нее нет возможности подбежать и оттолкнуть его. Не очень-то понимая, что делает, она выхватывает браслет из кармана, чувствуя, как золото обжигает кожу, и поднимает над головой. Тильда не отрываясь смотрит на мачту, сосредоточившись на желании, чтобы та изменила направление падения. Она представляет, как стальная опора поворачивается, чтобы рухнуть рядом с Диланом, не причинив ему вреда. Тильда рисует в воображении картину, как сталь с грохотом падает на снег, а он стоит невредимый.

Но ничего из этого не происходит.

Башня просто перестает падать. Она останавливается в нескольких сантиметрах от головы Дилана и повисает, не поддерживаемая ничем. Ничем, кроме воли Тильды. Задыхаясь, она на ватных ногах подбегает к нему и тащит в сторону. Едва они отходят на два шага, как опора прожектора, ударившись о землю, разлетается на куски. Грохот приводит Дилана в чувство. Тильда все еще держит его за руку выше локтя. Он смотрит на обломки металлической опоры, потом на то место, где только что стоял, потом на свою спасительницу. Ни он, ни она не произносят ни слова. Дилан прижимает Тильду к себе. Они стоят, молча обнимая друг друга, меж тем, как остальные возвращаются в раскоп, чтобы посмотреть на обрушившийся на них хаос.

Сирен

После окончания пира, на котором несвоевременный тост Хивела привлек ко мне непрошеное внимание, я иду сквозь снег на западном берегу озера. Небо опять заволокли тучи, и когда я дохожу до самой дальней от моего дома точки берега, они извергают бремя вниз. Начинается сильный снегопад, не нарушаемый даже легким ветерком, и крупные хлопья неслышно падают на белый покров, в котором и без того утопает земля. Края озера покрываются шугой[2], пока снег решает: растаять ему или превратиться в лед. После нескольких часов, проведенных в четырех стенах в обществе шумных и глупо ведущих себя людей, я чувствую потребность постоять где-нибудь в тишине и одиночестве, посмотреть на древнее озеро и почувствовать его силу и волшебство. Мне это нужно, чтобы успокоиться и еще раз напомнить себе: людская глупость преходяща, она мимолетнее жизни снежинки по сравнению с временем существования озера. Мои сапоги сделаны из овчины, мех внутри не дает замерзнуть ногам, жесткая кожа снаружи защищает их. Я рада, что сегодня облачена в волчью шкуру, и запахиваюсь в нее плотнее, стоя на берегу. Лунный свет почти не виден, он лишь изредка и ненадолго прорывается в просветах между туч. Со своего места я вижу огоньки факелов на острове, но большинство из них гаснет один за другим. Редкий лунный свет и те немногочисленные факелы, что еще горят, зажигают искорки на снегу и отражаются гладкими отблесками в воде.