говорит о таинстве, которое хранится в ордене и дошло до него от самых древних веков. Таинство или тайна эта известна только главным начальникам ордена, и она весьма ценна, потому что от нее зависит, «может быть, судьба человечества». «Из степени шотландской видно, что таинство сие есть таинство натуры». Таинству этому был научен Адам по изгнании из рая; его научил ангел, «и он узнал таинство сие в естественном деле искусства, в деле, подобном творению мира. Какого искусства? – очищать все тела от прилипшей к ним клятвы и соблюдать наши человеческие тела от всех болезней, даже до естественного их разрушения» [курсив наш]. Цель масона, по мнению Тургенева, и состоит в познании этого таинства. Розенкрейцер имеет право надеяться, что орден, «приявший и сохраняющий великое таинство таинств», даст каждому своему сочлену «в надлежащее время предохранительное средство от скудости и болезней» и «от несносной бедности».

Алхимическая гравюра 1785 г.

Мы убеждены, что розенкрейцеры стремились открыть тайну – средство исцелять болезни, они искали жизненный эликсир, а также и средство, избавляющее от «скудости», бедности, то есть они чуть ли не искали философский камень, создающий золото. Так незаметно увлеклись розенкрейцеры алхимией. Что Тургенев интересовался алхимическими тайнами, доказывается тем списком книг, о котором упомянуто выше, и его черновыми рукописями. Одна из них, носящая заглавие «Нужное показание», посвящена каким-то странным размышлениям о числах. Эти последние были предметом обсуждения также и в переписке его с Кутузовым, из одного письма которого можно сделать вывод, что числа иногда заменяли у них какие-то термины. Например, советуя Тургеневу во всем держаться средины, Кутузов пишет: «Кто преступит 9, тот ниспадет глубочее, нежели где был он прежде» (август 1788). Впоследствии, в показании на допросе, Тургенев говорил о масонстве так: «Учение сие состоит в снискании великого таинства или magisterium, кое только тот получит, кто удостоится чрез исправление нравственного характера душевного сделаться столь совершенным, сколь человеку возможно быть. А посему и тайны ордена сей один только в существе ее знать может». Этой-то тайны Иван Петрович, по-видимому, и доискивался в упомянутых книгах и в масонских работах.

По тем же (пока не обнародованным) масонским бумагам Тургенева можно составить довольно ясное понятие как о его характере, так и о темпераменте. Под влиянием книги Масона «О познании самого себя» он пытался вести заметки, в которых, беседуя сам с собой, делает как бы исповедь и покаяние в содеянных грехах. Таких исповедей дошло до нас около трех. В одной из исповедей, никак не ранее 1784 года[215], мы читаем следующее: «Столь мало старался я изыскать слабую мою сторону, что по сию пору не знаю ее точно. Кажется, гордости есть во мне больше, нежели любострастия. Ибо шаги, в жизни моей деланные, имеют начало свое все гордость под разными масками: то приобретение хвалы, то снискание познания, коим бы мог отличиться от других. Ежели и делал какие добрые поступки, то всем была основанием гордость. Я не тверд, но могу сделать геройство из гордости». В другой исповеди Тургенев со всей откровенностью и чрезвычайно метко указывает на свои недостатки. «Главный грех мой есть, в рассуждении тела, – невоздержание, и любимая страсть моя есть сластолюбие или, лучше сказать, обжорство, ибо тонкого вкуса и в пище я не имею. От сей склонности к обжорству происходит и склонность моя к блудодеянию, и так сильна во мне, что я каждый день борюсь с нею. Не могу до такого ощущения дойти, чтоб воображение мое чисто было от сего скверного порока. Сию склонность причисляю я к скотской моей душе; от обжорства же, отягощающего желудок мой и посылающего пары в голову, усиливается порок сложения моего [и] леность. Что касается до духовных моих страстей, то, кажется мне, главная в них есть гордость, являющая себя в приятности слушать похвалу людскую, а паче тех людей, коих я высоко почитаю. В виде заслужения хвалы сей не знаю, чего б не предпринял и не исполнил я? В гордости духа моего усматривается малодушие. Сим именем называю я и потачку к жене и моим домашним, а паче к жене. Признаюсь в сем пороке и в знак откровенности моей не постыдился бы описать здесь в подробности потачки мои, ей сделанные, кои сочтены мною и кои я, к стыду моему, все знаю…

Итак: обжорство, леность – невоздержание, любление хвалы, потачка жене – малодушие, которое, понеже гордость велит скрывать оное, производит лицемерие или притворство».

Третья исповедь носит совершенно интимный характер и, очевидно, нигде в масонском собрании не читалась; это – беседа с самим собой. Вот конец этой исповеди, относящейся к январю 1788 года: «Каков я встретил Новый год? Таков, каков был в старом. Еще стыжусь вспомнить 9-е число сего месяца в Тургеневе[216], – трехсуточная лихорадка, произведенная напряжением силы воображения, была следствием моего во блуде падения. Ах! Какой плачевный опыт имел я над собою!» Далее Тургенев говорит, что он «ленивее стал отправлять обыкновенную молитву». Одну из причин этого он усматривает в том, что он читал одну книгу, в которой рекомендуется внутренняя молитва, а не наружная. И вот он начал отставать от последней, но еще не усвоил и первой.

В приведенной беседе с самим собой и в вышеупомянутых исповедях перед нами проходит человек второй половины XVIII века, со всеми достоинствами и недостатками, свойственными той эпохе. Желание познать свои недостатки, стремление совершенствоваться и очищать себя от замеченных грехов – все это, несомненно, есть влияние масонства; это входило в круг «работ» свободных каменщиков.

Но в то же время у наших масонов это стремление очистить себя через познание своих грехов весьма напоминает обыкновенное очищение себя молитвой и сокрушением о грехах, предписываемое нам религией. И что наши масоны оставались христианами и глубоко православными, в этом нет никакого сомнения. Вот, например, что говорит Иван Петрович Тургенев в конце вышеупомянутой беседы с собой: «На сих днях, прощаясь со мной мой начальник и сбираясь меня снабдить своими наставлениями, советовал читать молитвы: Царю небесный, Отче наш, псал. 91 – ежедневно и непременно, доказывая опытами пользу сей молитвы и произношением молитвенного псалма сего». Конечно, это советовал масон такому же масону.

IV

Обратимся теперь к другу и сотруднику Тургенева Алексею Михайловичу Кутузову[217]. Водворившись в Москве, как мы видели, с 1783 года, он четыре года (1783–1787) разделял все труды членов Типографической компании и был, можно сказать, одним из самых полезных сотрудников Новикова, а после смерти Шварца (1784) и наиболее образованным членом, знавшим не только французский