Понедельник-вторник, четверг… В субботу я просыпалась в половину седьмого утра с мыслью о том, что завтра не нужно вставать так рано и я смогу, наконец-то, выспаться. Но в воскресенье глаза сами по себе открывались в шесть, просыпался мозг и начинал нудить.

Когда «Толкование сновидений» Фрейда закончилось, я поплелась в книжный магазин. Там меня порадовали «Инфантильным возвращением тотема» и «Анализом фобий пятилетнего ребенка». Но прочитав их, мне показалось, я сошла с ума. В голове поселилась паника.

«Я никогда в жизни не стану рожать!» — Кричало мое сознание: «Я попросту не знаю, что мне делать с ребенком! Его Эдипов комплекс просто разрушит мою любовь к нему, ведь теперь я стану объяснять все детские поступки теорией Фрейда!»

Один из моих новых друзей подарил мне цветы. Несчастный, ему пришлось долго ждать того, пока я пойму смысл его слов и действий. Вот только всё это так ничем и не закончилось. Восхитительный момент нашего первого поцелуя был неисправимо испорчен пониманием того, что меня тошнит от чужих рук, от чужих губ, от близости незнакомого тела. Волна раздражения пробежала по коже, подкатывая к горлу ком.

— Я тебе неприятен?

— Дело не в тебе…

Он ушел, и ничего не изменилось.

Возвращаясь с занятий, я в очередной раз натолкнулась на алкоголика-соседа, проводящего остатки своей тягучей жизни на подъездной лавке возле дома.

— All right!!! — Его громогласный пробитый спиртом голос сотрясал, казалось, весь двор. Если бы соседи вывешивали на балконе сушиться свои дырявые носки, то они непременно упали бы.

Выразительно кивнув и одарив пьяницу фальшивой улыбкой, я пробежала в подъезд, скрываясь от взора пожелтевших от высокоградусной жизни глаз.

И как только захлопнулась за моей спиной тяжелая металлическая дверь, я остановилась, замерев на лестнице между первым и вторым этажом.

Будущее вдруг перестало мне видеться обнадеживающим. Это отупляющее раздражение к окружающему миру превращало меня в мертвеца, который делает вид что ходит, ест, делает домашние задания и строит планы на будущее.

А ведь не было ничего, никаких планов. Люди перестали меня интересовать, вообще в принципе, как вид. Ни близкого родного человека рядом, ни детей. Сейчас — университет, потом — работа. Но всё однообразное, пустое… Скучное.

Нет будущего. Нет мечтаний, нетерпеливых ожиданий, стремления к чему-либо далекому, светлому, влекущему.

Иллюзия разбилась. Жизнь никогда не продолжалась дальше, она замерла, остановилась на том самом вечере, когда Наркоман рассказал мне всё о существовании Пороков. Время перестало литься с тех пор, как я не вернулась в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь.

Сумка с университетскими книгами полетела на грязные бетонные ступеньки. На мои плечи и без того давило внезапное озарение, так что держать её в руках было слишком тяжело. Я развернулась и вылетела из подъезда, поймав удивленный взгляд алкоголика.

Мимо меня мелькали проезжающие машины и голые деревья. Впервые за эти два месяца я не безжизненно плелась по дороге, а бежала.

— Я заклеила окна, закрыла двери в своей квартире. Но всё это оказалось бесполезным, — я смотрела на то, как Юлий устало закуривает, сидя на полу возле кровати в маленькой комнатке второго этажа.

Его лицо казалось вытянутым и изможденным. Воспаленные глаза провалились в две тёмные синеватые дыры.

— Этого недостаточно, — он безразлично пожал плечами: — Слишком мало.

— Да, верно. Нужно было ещё закрыть глаза, заткнуть уши…

— Зажать нос, опустошить свое сознание, — он произносил слова безумной скороговоркой, выпуская сигаретный дым через нос. — Запретить себе думать, заткнуть подальше свое мнение, забыть о прошедшем, перестать рефлексировать. Жить в том, что осталось, и не позволять себе понять, что на самом деле, не осталось ничего. Ничего, чем можно было бы жить. Увязнуть в липком настоящем и даже не протягивать руки с призывом о помощи. — Он поднял на меня взгляд, вопросительно изгибая брови, собирая на лбу тревожные складки: — Неужели ты действительно была бы способна так жить?

— Когда-то ты сказал мне, что жизнь обыкновенного, серого человека может быть намного счастливее, чем жизнь обитателей твоего собственного дома. Ты сказал, что так правильнее.

— Я сказал «может быть», — взгляд Серого Кардинала оставался тусклым и безразличным.

— Ты ошибся?

— Может быть.

Удрученная, я осталась стоять в дверном проеме. Следила за тем, как неощутимый поток воздуха кружит крохотную пылинку по комнате, беззвучно колыхая пространство между мной и Юлием.

За окном завыл ветер. Беззащитное перед зимой старое окно с полусгнившими рамами застонало. Распахнулась форточка и заскрипела ржавыми петлями. Холод ударил меня по лицу, а защищаться было незачем. Как и прежде, никто не ждал меня в этом безнадежном доме.

— Не могла же ты думать, что всё изменишь, — Юлий нарушил молчание, смахнув со лба пряди темных волос.

— Нет, не могла. Даже когда я бежала к тебе перед тем, как попасть в больницу, я и не думала ничего менять. Наоборот. Я хотела всё расставить на свои места, заменив Сатиру во всем.

— Сатира… — Простонал Юлий в такт ноющим от ветра рамам. — Моя бедная, бедная девочка… А я глупец. Я не думал, я совершенно обо всем забыл.

— Наркоман рассказал мне о Пороках. — Я присела на пол напротив него, чтобы видеть лицо Серого Кардинала и слышать каждое его слово. — Всё это правда?

Он кивнул, задумчиво качая головой. Юлий смотрел стеклянным взглядом на щель в полу, откуда с каждым порывом уличного ветра вырывалось облачко серой пыли:

— Всё это правда. Но тебе не должно быть от этого хуже.

— Но я не хочу так, — мои пальцы цепко стиснули его ладонь. — Я не хочу, слышишь?.. Я не хочу, чтобы всё прошло мимо, чтобы от тебя в моей жизни ничего не осталось. Я не хочу! Мне так необходимо, чтобы от тебя остался хоть какой-то след, напоминание, тонкая черта! Если мне и дальше предстоит гробить свое существование скучными днями, то почему бы тебе не сломать мою жизнь?

Он резко поднял на меня взгляд с бешено расширенными зрачками. Раскосые глаза затравленного зверя, которому предлагали ошейник вместо смерти.

— Видишь? — Я протянула с мольбой к нему руки. — Я сама прошу этого. Я не просто прощу тебя, я приму с радостью любое бедствие, которое ты навлечешь на меня. Сломай мне жизнь, я буду только благодарна! Только не молчи вот так, слышишь?

Юлий встрепенулся:

— Зачем ты меня об этом просишь?

— Эти два месяца… Ты просто представить себе не можешь… У меня такое чувство, будто я сама себя хороню, я — архитектор собственной могилы! — Мне захотелось обнять его, но он отстранился от меня.