жидовский, что есть у Него такой святой народ!» — ведь соплеменники наверняка не дали бы ему за дрова ту цену, которую дали евреи.

Когда у Бешта спросили, стоило ли прерывать молитву, чтобы купить дров, он ответил, что во время молитвы увидел на небесах обвинителя, утверждающего, что евреи, живущие в деревнях, обсчитывают и обманывают неевреев — и ему понадобилось заткнуть рот обвинителю той похвалой, которую произнес в адрес евреев дровосек.

Вторая история происходит в канун Судного дня, перед самой молитвой. Народ уже собрался в бейт-мидраше, а Бешт все стоял и не начинал молитву, по его лицу было заметно, что он находится в большом смятении. Это в свою очередь встревожило собравшихся евреев: они решили, что на Небесах готовится неблагоприятный приговор для еврейского народа, и Бешт не в силах его отменить; некоторые даже начали плакать. И тут Бешт увидел, что мимо бейт-мидраша проходит пожилой ксендз и вышел ему навстречу, поздоровался и… пошел провожать его до дома.

Во время беседы Бешт спросил, почему ксендз не берет себе жену — ведь существует заповедь «плодитесь и размножайтесь», и ксендз согласился, что заповедь и в самом деле существует, но по законам его веры священник не может жениться. Но Бешт продолжал настаивать на том, что ксендзу стоит сложить с себя сан и жениться, и в какой-то момент даже вроде бы его в этом убедил. Но, заметил ксендз, брать жену из низкого сословия ему не по чину, а аристократка за него не пойдет. Затем Бешт сказал, что у такого-то помещика есть красавица-дочь, и стал так расписывать достоинства этой девушки, что тот распалился настолько, что у него случилось непроизвольное семяизвержение.

И сразу после этого Бешт направился в бейт-мидраш и начал молитву Судного дня.

Уже после окончания праздника к Бешту пришли его приближенные и попросили объяснить, что именно произошло накануне Дня Искупления. И Бешт рассказал, что против евреев было выдвинуто настолько тяжелое обвинение, что оно закрыло путь их молитвам. И среди прочего ангелы-обвинители подкрепили свой довод против еврейского народа тем, что даже ксендз чище и лучшее евреев, так как, дожив до седин, ни разу не осквернился извержением семени. И потому Бешт вынужден был спровоцировать его на такое осквернение, убрав этот довод обвинителей.

— Но как ты узнал, что у него это случилось? — спросили ученики.

— Я почувствовал это до такой степени, что больше не мог стоять рядом с ним. Но самое главное: уста обвинителей, слава Б-гу, замкнулись, — ответил Бешт.

Третья, выглядящая куда более достоверной история не связана с молитвой, но и в ней речь идет об угрозе, которую Бешту удалось отвести от евреев.

Разворачивается она перед праздником Песах, когда в местечках было принято печь т. н. «заповедную мацу», сопровождая ее изготовление и выпечку чтением псалмов. И тут ученики Бешта обратили внимание, что все время, пока они выпекали мацу, Бешт ходил по двору, будучи чем-то явно озабочен.

Когда же они присели, чтобы сделать перерыв, то увидели в окно, как Бешт направился к идущему по улице православному священнику и стал с ним о чем-то очень приветливо разговаривать. Какое-то время он прогуливался со священослужителем по улице, затем привел к себе домой, усадил за стол и угостил специально приготовленной к празднику медовухой — и снова о чем-то долго с ним разговаривал.

Затем он вернулся к затянувшим перерыв ученикам и стал торопить с выпечкой мацы, так как вот-вот скоро начнется вечер. Но заинтригованные ученики спросили, о чем Бешт так долго разговаривал с попом?

«Да задумал он подбросить в ночь на Песах во двор синагоги исколотое тело умершего младенца, и возвести на евреев города кровавый навет. Но своим уважительным разговором я с корнем вырвал из сердца попа этот замысел!». И обратим внимание: без всяких чудес!

Множество историй свидетельствует о том, что у Бешта были дружеские отношения со многими неевреями — как со шляхтой и польской аристократией, так и с украинскими крестьянами и даже с разбойничавшими в этих краях опришками. Бешт не раз приходил к ним на помощь, не раз сам пользовался их помощью, но в то же время постоянно чувствовал исходящую от неевреев угрозу для еврейского народа, понимая, что сидящие в них искры нечистоты, насилия и антисемитизма могут в любой момент вырваться наружу.

Так, известен рассказ, в которых Бешт обоснованно заподозрил своего «ханаанского»[129] слугу (видимо, кучера Алексея) в намерении убить его и его учеников.

В первый раз это произошло возле селения Черторыя, в котором не раз убивали евреев. Бешт с учениками решил заночевать в расположенном возле села лесу, чтобы изгнать оттуда «клипот» нечистоты, а когда сам отправился спать, то велел ученикам не спать и всю ночь читать псалмы, так как его слуга хочет их всех убить.

Наутро за едой Бешт позвал работника, поднес ему стакан медовухи, и спросил, действительно ли он хотел убить их всех этой ночью? «Да, это так!» — подтвердил слуга.

Тогда Бешт спросил его, не хотел ли тот убить его и прежде, когда они как-то раз были возле Немирова.

— Верно! — снова признал слуга.

— Ведь ты же знаешь, что меня не обмануть. Зачем же ты замыслил такое? — продолжил допытываться Бешт.

— Бес попутал, — только и сказал слуга.

Позже Бешт объяснил ученикам, что специально остановился на том месте, так как именно там в дни хмельничины было убито множество евреев, и необходимо было собрать искры их святых душ, а заодно произнести по ним кадиш — заупокойную молитву. Но убивавшие евреев казаки оставили в этом месте и немало искр нечистоты и ненависти к евреям, и, проникнув в душу кучера, они стали подстрекать его убить Бешта и его спутников.

Наконец, Бешт был убежден, что вне зависимости от национальности или вероисповедания судить о любом человеке следует по степени его Б-гобоязненности. Об этом свидетельствует следующая знаменитая легенда о Беште, существующая во множестве вариаций:

— Будь осторожен, твой кучер — опасный и злой человек! — сказал однажды Баал Шем Тов одному из своих последователей. — Я видел, как он прошел мимо церкви и не перекрестился. Если он не любит своего Б-га, то как он будет любить тебя?

* * *

В синагоге махновских хасидов в Бней-Браке[130] вы и сегодня во время молитвы на новомесячие можете увидеть свиток Торы Бешта, написанный его личным писцом р. Цви-Гиршом Сойфером в Меджибоже.

История этого свитка уникальна. Согласно преданию, он был написан в 1752 году, когда в Меджибоже грянула очередная