Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот же поднос она использовала как твердую подложку под некое подобие крепко сшитой рабочей тетради с обложкой от книги «Старик и море», сейчас откинутой. На первом чистом листе Милена делала какие-то подробные записи очень мелким почерком. Я предположил, что она намерена вести что-то вроде дневника нашего путешествия, но вопросов задавать не стал, мельком отметив, что девушка скорей всего не взяла с собой той удивившей меня старой советской тетради, утыканной закладками. Ведение записей не мешало Милене вслушиваться в наши разговоры. Скорей всего поэтому она и выбрала себе место рядом с кабиной, резонно предположив, что большую часть пути я проведу за рычагами управления. Но если так, то она немного прогадала – разговоры у нас были самые обыденные.
Первый час вынужденного простоя мы обсуждали самое очевидное – погоду за кокпитом.
Там страшно и гибло – именно на этих словах мы все сошлись в оценке происходящего. И заодно дружно порадовались возможностям и защищенности спасающей нас машины. Не надо беспокоиться о топливе, не надо переживать за крепость корпуса и стекол, легко выдерживающих самые серьезные удары. Дернул за рычаг – и порядок. Следом мы обсудили еще более очевидную тему: ведь наверняка сегодня еще хотя бы один узник получил долгожданную свободу и его выбросило сюда вниз. Прямиком в ледяную пасть убийственной непогоды. Выживет или нет? Каковы шансы? Да почти никаких. Скорей всего его ждет смерть.
А выжил бы я сам?
Это не тема для беседы. Нет. Это тот вопрос, которым я мысленно задавался во время разговора, при этом я не прикидывал зависящие слишком от многих факторов шансы, а прорабатывал порядок своих действий от начала до конца. Обсуждая пургу и крепость вездехода, в это же время в своей голове я уже накидывал на себя все, что есть подходящего в воображаемом рюкзаке, набрасывал это на голову и плечи, чтобы защититься от града, после чего искал ближайший сугроб, чтобы начать с остервенением вкапываться в его покрытый твердой коркой наста бок. Выкопать крохотную каморку, забраться внутрь и одним этим уже существенно повысив свои те самые зависящие от множества факторов шансы. Закрыть проделанную дыру, оставив щель для свежего воздуха, заставить себя съесть чего-нибудь жирного из своих наверняка имеющихся запасов и перейти в режим терпеливого ожидания. Рано или поздно убийственная пурга закончится…
Завершив первый мысленный прогон, продолжая оставаться в беседе, я начинал разыгрывать следующую ситуацию – в которой, например, я находился на ледяном скользком поле, а рядом не было ни одного сугроба, хотя так и так я ничего не видел дальше собственного носа… Как бы я поступил в этой ситуации?
Где-то еще спустя час непогода начала выдыхаться и в ушах снова зазвучал шепот Столпа, утихший ненадолго во время пика снежного шторма. Когда видимость частично восстановилась, я привел вездеход в движение, и мы снова покатили к цели, с трудом пробивая себе путь в образовавших причудливые узоры высоких и длинных снежных наносов.
Небольшая неожиданность случилась через пару километров медленного продвижения. Я увидел свет. Даже не свет, а упавшее на склон одного из холмов впереди световое медленно движущееся пятно. Подобное видели все жители нашей планеты, если мимо них проезжало ночью любое средство передвижения. Отброшенный фарами свет – вот что я увидел и тут же погасил все наши огни, прибавил скорости и резко сменил направление. Войдя в широкую и полную рыхлого снега расщелину между двумя возвышенностями, пробивая себе путь, в то время как верховой ветер сбивал с вершин снежные массы, засыпая проделанную нами колею, мы обошли холм, поднялись чуть выше по его склону и остановились, нацелившись кокпитом на местность ниже.
Там шла машина. Настолько маленькая, что в первую секунду я подумал, что под нами проезжает легковая машина. Какой-нибудь кроссовер или скорее полноразмерный внедорожник. Но освещенная парой бортовых огней машина чуть свернула, уходя от слишком большого для нее препятствия, и я разглядел совсем небольшой гусеничный вездеход. Вряд ли машина сильно больше рамного внедорожника. На крыше что-то закреплено, окна салоны темны, лишь спереди светится что-то зеленоватое, сзади пара тусклых огней, а жидкий свет трех не самый мощных фар упорно пробивает себе путь сквозь снежную круговерть. Маленькая одинокая машина, лавируя, накреняясь, взбираясь по снежным волнам, казалась утлой лодкой, вышедшей в море во время шторма. Вскоре маленький вездеход окончательно исчез из виду и лишь еще некоторое время вдалеке мелькали оставляемые им световые всполохи.
Кто это был?
Куда направлялся?
Быть может однажды мы получим ответ на этот вопрос. Но они двигались перпендикулярно нашему курсу, возможно проявляя куда большую разумность в выборе пути. Дело в том, что наша заснеженная дорога вела не по дуге, что уже стало для меня почти привычным, а по прямой линии, идущей от Бункера «наружу» - то есть прочь от центра, коим являлся колоссальный Столп. Если смотреть на мою медленно пополняющуюся карту, где Бункер был по центру и ближе к верхней кромке, то затерянная Пальмира располагалась гораздо ниже и чуть западнее. Ее отмеченная красным точка находилась меньше чем в километре от того совсем не природного и совсем не естественного образования, что в фольклорных байках Бункера именовалось по разному – Обод Смерти, Могильник, Кладбище Летчиков, Стена Сокровищ, Гибельный круг, Братское Надгробие и даже Мемориал Безымянных. Я никогда не был сторонником излишне пафосных и громких названий, но в этом случае вполне разделял мнение обитателей Убежища. Как еще назвать круговую зону, опоясывающую всю гигантскую и во многом аномальную территорию Пристолпья? Но самое главное – как вообще можно оставить подобное страшное место никак не названным?
Это просто невозможно.
Территория, где часто падают сбитые или вышедшие из строя летающие тюремные кресты, увлекающие с собой обреченных людей… такое место обязано иметь хлесткое звучное название.
Мемориал. Как по мне – пусть и горькое, но вполне себе правдивое название. Вот к нему мы сейчас и приближались, а в центре салона расположился подрагивающий при рывках машины прикрытый шкурами ценнейший груз, чьим предназначением было спасение
