И в этот самый момент подкатила бабуля. Она вышла из машины, к ней подбежали два аборигена, перегрузили в самолетик несколько картонных коробок, она забралась в кабину и через минуту взлетела.

И вот тогда у меня возникло желание научиться пилотировать маленький самолет и когда-нибудь вот так же лихо поднять его в воздух. Эта мечта живет во мне до сих пор, хотя с каждым годом надежд на ее реализацию остается все меньше и меньше.

А тем временем «Ту-154» уже приземлился и зарулил на стоянку, представитель Аэрофлота сел в машину и дал знак водителю автобуса с экипажем, чтобы он следовал за ним. Однако Валерий Иванович не торопился ехать к самолету, он постоял еще минут десять, чтобы не устраивать лишней суеты у трапа, и, только увидев, что экипаж поднялся в самолет, завел мотор.

Когда мы остановились у трапа, возле самолета уже суетился местный персонал, из люка в бетонной плите вытягивали заправочный шланг, подъехали машины для перевозки багажа, началась выгрузка.

Когда я откуда-нибудь издалека, скажем, с балкона аэровокзала, смотрю на авиалайнеры, особенно такие большие, как «Боинг-747», «Ил-86», «А-380» или вижу их на взлете или посадке, они кажутся мне гениальными творениями человеческих рук, созданными, чтобы покорять необъятное воздушное пространство. Но стоит подойти к ним совсем близко и увидеть мощные стойки шасси, громадные двигатели, невероятных размеров фюзеляжи и другие элементы конструкции, как меня всякий раз охватывает удивление: и как только эта махина взлетает? Я имею некоторое представление об аэродинамике, знаю, за счет чего образуется подъемная сила крыла, но, несмотря на это, не могу избавиться от мысли, что полет этой махины — что-то сверхъестественное, потому что на самом деле эта железяка летать не должна. Не должна, и все!

Поэтому меня, наверное, и привлекают только маленькие самолеты, легкие и изящные, полет которых является вполне естественным делом, понятным простому смертному.

Тем временем подогнали автобусы, и из самолета стали выходить пассажиры. Сначала пошли пассажиры первого класса, преисполненные сознания собственной значимости, выдерживая приличествующую их положению дистанцию, за ними неровным ручейком потянулись командированные за границу сотрудники рангом пониже, и уж совсем нестройной толпой кинулись на трап впервые оказавшиеся за границей и уже на верхней площадке открывшие рот от предвкушения ожидавших их прелестей западной цивилизации туристы…

Я смотрел на спускавшихся по трапу соотечественников, и мне вдруг вспомнилось, как однажды я вот так же стоял у трапа, когда мы встречали советскую торговую делегацию, прибывшую на важные переговоры. Делегаты, как и положено, вышли первыми, их возле трапа встретили наш посол, торгпред, представители местных деловых кругов, журналисты. Было даже телевидение, не говоря уж о сотрудниках полиции и контрразведки.

Приветствия, интервью и прочие протокольные штучки несколько затянулись, и потому вышедшие вслед за делегацией пассажиры вынуждены были томиться на трапе, не имея возможности пройти в автобусы. И вот в этот момент всеобщих надежд на успех торговых переговоров, перекрывая голоса встречавших, шум работавших на летном поле механизмов и даже гул готовившегося к взлету самолета компании «Пан-Америкэн», с верхней площадки трапа раздался зычный голос:

— Серега!

Тот, кого назвали Серегой, был занят своим делом и не сразу отреагировал на этот зов, и поэтому кричавший надрывался до тех пор, пока наконец этот самый Серега, всего полгода назад прибывший в страну инженер торгпредства, а заодно с ним и многие другие, в том числе и сотрудники контрразведки, не повернули головы и не посмотрели в его сторону. Вот когда он стал объектом всеобщего внимания, он тем же зычным голосом прокричал:

— Ну как, Серега, на «Волгу» уже накопил?

Этот совсем незабавный эпизод имел для кричавшего последствия, на которые он вряд ли рассчитывал, потому что не только я и другие сотрудники советских учреждений сделали совершенно определенный вывод относительно устремлений, с которыми этот внешторговец прибыл за границу, но и те, кому по долгу службы было положено выявлять среди находившихся в стране советских граждан людей, обуреваемых страстью к стяжательству. Не прошло и месяца, как вокруг этого автолюбителя началась такая возня, что вскоре во избежание крупных неприятностей пришлось отправлять его обратно.

Не знаю, какие выводы сделали из этого случая его руководители и он сам, пошел ли этот урок ему на пользу, но думаю, что запомнился он ему надолго. Во всяком случае, если ему представилась еще одна возможность поехать в загранкомандировку, то вряд ли он снова, едва ступив на чужую землю, стал интересоваться валютными накоплениями своих товарищей…

Тем временем все пассажиры покинули самолет, и автобусы повезли их в сторону аэровокзала, где скоро должна была начаться регистрация тех, кто займет их места в обратном рейсе.

В проеме двери появился знакомый дипкурьер — бывший динамовский футболист. Валерий Иванович встретил его появление радостным возгласом и приветственно замахал рукой. Дипкурьер спустился по трапу, поздоровался с нами, а Валерий Иванович, сгорая от нетерпения, спросил:

— Ты с кем сегодня прилетел?

— С Жорой, — ответил дипкурьер.

— Отлично! — обрадовался Валерий Иванович. — Сыграем в субботу?

— Сыграем, — улыбнулся дипкурьер и обратился ко мне: — Михаил Иванович, вас ждут в первом классе.

Я и так был обязан подняться в самолет, выяснить, нет ли каких проблем, и выполнить всякие формальности, связанные с получением диппочты. Вместе со мной стали подниматься Валерий Иванович и второй комендант, которым предстояло выносить вализы и грузить их в микроавтобус.

Стоявшие у трапа сотрудники полиции аэропорта внимательно следили за всеми нашими перемещениями.

В служебном отсеке было тесно. Прибывшая бригада бортпроводниц передавала свое хозяйство той, которой предстояло лететь в Москву. Я протиснулся между симпатичными девушками, все они меня знали и потому мило улыбались, прошел в салон первого класса, где второй дипкурьер, тоже бывший динамовский футболист, сторожил груду вализ, и от неожиданности даже остановился: с пассажирского кресла навстречу мне поднялся человек в форме пилота гражданской авиации, однако это был никакой не пилот, а тот самый «стойкий коммунист», которого раздумала вербовать контрразведка одной весьма авторитетной страны.

Я никогда не видел его не то чтобы в летной, но даже в генеральской форме, которая полагалась ему на законном основании, потому что в Первом главном управлении КГБ форму носить было не принято, как не принято было и обращаться друг к другу по воинскому званию. Это только в художественных фильмах чекисты-разведчики встают перед начальством навытяжку, щелкают каблуками и через каждые два слова повторяют «товарищ полковник» или «товарищ генерал». А на самом деле мы надеваем форму только в нашем фотоателье, когда фотографируемся