Каноническая цель революции состояла в ликвидации силами пролетариата двух главных паразитов — буржуазного государства и капиталистов. Последних планировалось уничтожить буквально, по принципу "нет класса — нет проблемы". С бюрократическим же аппаратом так просто не получалось даже в теории. Бородатые отцы данный в ощущениях момент отметили и на время переходного периода разработали три обуздательные меры: выборность и сменяемость лидеров в любое время; плату не выше чем у рабочих; постепенный переход контроля в руки широких народных масс.

Все бы ничего, да только практика СССР оказалась заметно сложнее пыльных инкунабул. Товарищ Троцкий, как автор Манифеста Коммунистического интернационала, осознал сей печальный момент одним из первых — не зря еще в двадцатом встал за откат к НЭПу.[145] Однако конечную, стратегическую цель он при этом не поменял ни на йоту, возврат к рыночным отношениям, особенно в деревне, для него всего лишь тактическое отступление, необходимое, но обидное как пощечина. От этой позиции и до самого моего появления бывший наркомвоенмор чихвостил термидорианского ренегата Сталина — "мы обязаны безотлагательно бороться с кулаками через союзы бедноты, только они в состоянии мобилизовать широкие деревенские массы".[146] Будущий кровавый коллективизатор… яро защищал НЭП, поэтому громил леваков-троцкистов с высокой трибуны без всякого вежества: "только последние идиоты полагают, что индивидуальное хозяйство исчерпало себя, наоборот, мы обязаны его поддерживать".[147]

И тут я, весь в белом.

Выясняется, что не пройдет и полугода, как ВКП (без буквы "б" — согласно принятому с подачи Троцкого глоссарию) повернет курс внутренней политики градусов эдак на сто пятьдесят, при этом так ловко и жестоко расправится с частниками, что левая оппозиция обнаружит себя справа![148] Из всего богатства левой фразеологии изгнанный из СССР большевик-ленинец сохранит за собой право только на жалкий огрызок — бренд перманентной мировой революции. Эксплуатируя эту сомнительную лошадку, он сумеет добыть перманентную славу среди будущих поколений отморозков, однако никакой реальной поддержки от современников не обретет.

Но этого мало. Будущие коммунисты и капиталисты примутся играть поперек правил.

Активисты Интернационала благополучно допинают международное братство и рабочую солидарность до чудовищной мировой войны. Китай, объединенный и накачанный ресурсами под "мудрым" руководством Сталина, пойдет по жизни своим собственным путем, на прощание больно хлопнув СССР по носу Даманским. Вьетнам, едва оправившись от войны с США, тут же затеет аж две новые — с Китаем и Кампучией. Югославия на национальной почве забредет в дебри безнадежной гражданской резни. Что сделают друг с другом социал-племенные вожди в Африке — учебники будущего разъясняют смутно, как будто на черный континент вернулись времена доктора Левингстона.

В свою очередь "поджигатели империалистической войны", опираясь на зеленую[149] и научно-техническую революции, сумеют подкупить пролетариат с крестьянством невероятно высоким по меркам 20-х годов уровнем жизни. А чуть позже вовсе их уничтожат — в полном соответствии с нативным коммунистическим замыслом: "нет класса — нет проблемы". Они же сделают реальностью Соединенные Штаты Европы. Попутно каким-то чудом удастся закатать в песок истории всемогущую государственную бюрократию — большая часть лидеров 21-го века выбирается, сменяется и получает зарплату вполне на уровне квалифицированных специалистов. Чиновников же рангом поменьше расшалившийся электорат примется последовательно ставить под контроль порталов госуслуг, при малейшей возможности — заменять бездушным программным скриптом.

После такого набора нежданчиков — трудно переоценить масштаб ураганов, прокатившихся через сознание Троцкого. Несоединимое не соединялось. В панических фантазиях он шарахался по политическим дебрям из края в край, долгими часами выстраивая теории, одну безумнее другой, и тут же, за минуты, разравнивал их в прах. В себя вождь преданной революции вернулся только недели через три: глаза под поседевшими бровями загорелись юношеским задором, оттаяла едкая и тонкая ирония, холодное презрение к врагам скривило губы. Для полноты образа не хватало лишь слов, сбитых несгибаемой волей в разящий меч новой идеологии.

Новый манифест рождался на моих глазах.

Разумеется, я попробовал аккуратно помочь… и с немалый удивлением обнаружил — коварный план дал сбой, любая, даже самая осторожная попытка направить мысли "вправо" с негодованием отпихивалась в сторону! Как временное отступление — пожалуйста, сколько угодно. Но дальше — ни шагу назад, совсем как в окопе под Москвой. Только мировая революция, только хардкор! Из-под образа изворотливого политика, коим я Троцкого представлял исходя из читанных и слышанных обрывков дореволюционной биографии, отчетливо проступила сущность наивного фанатика.

В представлении "кочегара революции" Советская Республика как была, так и осталась детищем выдающейся победы пролетариата, а национализация — символом прогресса. Просто народу в очередной раз не повезло с лидером. Страна свалилась под власть бюрократии, засим стала отталкивающей иллюстрацией "деформированного рабочего государства".[150] И ладно бы дело касалось только СССР, когда ставка — весь мир, потерю одной второстепенной страны можно пережить. Беда в никуда не годном примере! Ведь действительно, какой безумец пойдет по пути жалких неудачников после такого наглядного экономического и социального банкротства?